Из [363] Кудрин Б.И. Зачем технарию Платон. Монография. – М.: Электрика, 1996. – 216 с.
Зачем технарИю Платон?
Б.И.Кудрин
Непреходящее величие Платона состоит
именно в том, что его система необычайно
широка и диалектична в истинном и лучшем
понимании этого слова, заключающемся во
всесторонности и самокритичности.
А.А.Любищев
На платоновское учение в настоящее время
опираются идеологи империализма в борьбе
против науки и революционного движения
масс.
Кр. Философ. сл.
Два положения, вынесенные в эпиграф и написанные в одно время - больше, чем просто любищевское утверждение и партийная оценка одного из философов. Это согласие или несогласие с парадигмой, которая сформулирована в ХХ веке, но будет определять век двадцать первый: интеллектуализация общества (официально уже говорят об интеллектуальном переделе мира, своеобразной Ш мировой войне - войне информационной), творческий труд - главный продукт прибавочной стоимости. Идеология, обещающая царство равенства, ориентирована на малообразованных, доверчивых, слабых душой и мыслью; она не может воспринять экономику невещественных процессов, признать господство духа над материей. И это происходит сейчас, когда кажется, что "техника может все", когда господствует умонастроение, что материальное первично и всесильно. Но что это такое - это материальное?
Нас окружающее материальное бытие есть, если не только, то преимущественно, техническая реальность, наука о которой - технетика - в "гражданских правах" даже и сравниться не может с биологией - наукой о живом - или с физико-химическими науками (хотя в 1913 году всеобщую механизацию жизни Ратенау рассматривал как главную проблему современности). Перестали, говоря об искусственном, применять слово эрзац. И это не только потому, что искусственное зачастую по определяющим параметрам превосходит естественно-природное, но и потому, что большинство существующих вещей не имеет природных аналогов (и принципиально не может иметь). Это относится и к материалам (в 1990г. было зарегистрировано десятимиллионное химическое соединение, известное ученым). Современные изделия-вещи сами состоят из изделий, порождены как продукты действующей техникой, применяющейся технологией, используемыми материалами (являющимися, кстати, только технической реальностью), что сопровождается всевозможными отходами (уже устойчиво называемыми экологией, хотя экология - биологическая наука, занимающаяся надорганизменными системами: популяциями, биоценозами-сообществами, экосистемами и биосферой).
Сейчас нет ничего из того, чем мы пользуемся и что не было бы технической реальностью: ею мы дышим, ее мы пьем, на ней выращиваем. У братоьев Гонкур можно прочитать грустное: "Старая природа уходит. Она покидает нашу отравленную цивилизацией землю"... Предельная (!) допустимая концентрация в жаркие дни июля 1996г. в Москве-реке по взвешенным веществам была превышена в 42 раза, по нефтепродуктам - в 2600 раз. Щелочные и кислотные дожди привели к тому, что в лишайниках-эпифитах (как естественных биосорбентах) Хамар-Дабана и Горной Шории (то есть там, где нога человека и не ступала) содержание металлов-загрязнителей оказалось в 2-40 раз больше естественного фона. Тривиально говорить о дусте (ДДТ) в теле пингвинов или о вредностях в составе пищевых продуктов (включая и, так называемые, экологически чистые), если само существование и сущность "венца природы" уже давно стало технической реальностью и ею определяется, начиная с родов и первого вздоха, с "употребления" хотя бы лекарств родителями (еще показательнее - искусственное оплодотворение, выхаживание, кормление). Первые операции 1953г. по изменению пола (в СССР - 1975г.), операции на сердце и по пересадке сердца были сенсацией, а сейчас - заменяют сразу по семь органов (включая печень). Поистине, голова профессора Доуэля стала реальностью. А случаи (не только генерала Романова), когда месяцы и месяцы не приходят в сознание, существуя благодаря сложнейшей медицинской технике и реализуемой технологии поддержки центров жизнеобеспечения? Киборг М.Клайпса и Н.Клайни - недалекое будущее, а фильм "Биологическая женщина" - уже настоящее, воспринимаемое скорее как действительность, а не как миф. Ежегодные 400 тысяч травм россиян, рядовая жизнь диабетиков как объектов технической реальности - обыденность (их в России выявлено 4 миллиона), а что вы скажете о стоимости в 20 тыс. долларов годичной комбинированной терапии СПИДа (вместе с тестами)?
Но даже сейчас власти (и наука в целом), рассуждая о развитии техники и технологии и признавая необходимым строить образование на фундаментальных знаниях, основывают новые стандарты высшего образования "на единстве естественно-научного и гуманитарного знания", вынося, тем самым, за пределы рассмотрения техническое знание - громадную часть культуры. По существу, это взгляд времен дискуссии "физиков" и "лириков" - удачной находки Б.Слуцкого, когда рассуждали о кварках и цветочках, игнорируя каждодневное пользование унитазом. Было бы правильнее признать фундаментальные законы техноэволюции и включить их в понятие "фундаментальные знания".
Достижения индустриальной и постиндустриальной цивилизации, отражением которых являются существующие и наблюдаемые вещи как результат производства разнообразнейшей материальной и интеллектуaльной продукции, и знание истории человечества как бы снимают вопрос о всеобщности технического, требующий выхода за пределы непосредственного наблюдения, вопрос о происхождении технической (технетической) сущности, об универсальных законах развития техники и технологии (и материалов), законов, подобных закону Ньютона в физике, Менделеева - в химии, Менделя - в биологии. Конечно, каждое единичное изделие может быть рассмотрено: 1) как особь-штука, и прослежен, в пределе, материальный путь изделия от рождения (создания, изготовления) до гибели (износа, уничтожения); 2) как изделие-вид, и воссоздано возникновение его из "ничего" (результат творчества - появление идеи, конструирование), разработка технологии изготовления (know-how), которая требует соответствующей техники и материалов (порождая отходы).
Но даже если иметь историю создания и организации производства каждого из 24 миллионов видов изделий, выпускавшихся в СССР, и одновременно установить судьбу каждого из уже бесконечного (в моем понимании. Проф. Караваев Э.Р., в дискуссии со мной, считал, что это количество, как и число атомов во Вселенной, конечно, потому что может быть записано в степенном виде) множества рождающихся, функционирующих и погибших изделий-особей, это не дало бы ответа на вопрос о глобальной сущности технической реальности, ее целостных проявлениях сегодня и ожидаемом поведении в ХХI веке - глобальном прогнозе развития цивилизации. Нет ответа и на вопросы (да они четко и не сформулированы), подобные тем, которые решаются в других науках: что есть Вселенная и ее первооснова? Что есть жизнь? Разум?
Принято, что точное описание явлений природы - наиболее важная задача науки. Рассматривая бытие технической реальности как единый объект существования и познания, подобный Земле - точке в астронoмических масштабах и физических моделях, мы не можем с (над) таким объектом производить (делать) опыты, подобные опытам физиков (химиков), биологов. Мы можем лишь выдвигать идеи глобальной эволюции технической реальности, модельно структурировать ее для целей познания (изделие-техноценоз-техносфера, или утопически - ноосфера), предлагать законы той или иной степени общности, проверяя их лишь ожиданием, как Фалес, предсказавший полное солнечное затмение 2581 год назад. Ведь неясен даже такой, относительно простой вопрос: озоновые дыры - следствие технической реальности?
Представьте себя не обремененным знаниями о предшествующем. Вы родились сейчас и вошли в мир, не зная его. Он для Вас един во всем многообразии. Тогда Вы сможете понять элеатов, пытавшихся осознать, что есть окружающее и кто они в нем. "Линии Демокрита и Платона в истории культуры" есть поиск для самого себя линии рождения Знания, чтобы способствовать появлению мысли в человеке и защитить его понимание от человека же, но вооруженного идеологической дубиной.
Вы выделяете предметы, движение, отношения. Вас учат конкретному, иерархии понятий, соотнося их с вещами и явлениями. Став специалистом в какой-либо области технического знания или его приложениях (40 тысяч профессий называл классификационный справочник), Вы познали лишь единичное: Ваши знания исчезающе малы по сравнению с общим техническим знанием, имеющимся в распоряжении человечества. В результате Вы стали жертвой узкой специализации, которую с сарказмом обрисовал Норберт Винер в "Кибернетике". Противопоставляя линию Платона "вредным последствиям специализации", Любищев соглашается здесь с Б.Расселом (далее цитаты собственно Любищева, заимствованные из настоящей книги, приводятся в кавычках без ссылок; если же это его, авторская, ссылка, то - аналогично приведенной цитате Б.Рассела; другие цитируемые авторы указываются по нашей библиографии, приведенной как справочная литература в конце книги).
Каков путь к познанию технического целого, к постижению всеобщей связи технических вещей и идей? Отдавая предпочтение системному, целостному, холистическому (Я.Смэтсом: холизм - философия целостности), Любищев с сочувствием цитирует Энгельса: "У греков - именно потому, что они еще не дошли до расчленения, до анализа природы - природа рассматривается в общем, как одно целое. Всеобщая связь явлений природы не доказывается в подробностях: она является для греков результатом непосредственного созерцания. В этом недостаток греческой философии, из-за которого она должна была впоследствии уступить место другим воззрениям. Но в этом же заключается и ее превосходство над всеми ее позднейшими метафизическими противниками. Если метафизика права по отношению к грекам в подробностях, то в целом греки правы по отношению к метафизике". Указав на эту форму диалектической философии, Энгельс называет и вторую - классическую немецкую философию от Канта до Гегеля. Мы далее покажем необходимость не только идеальных, но и, одновременно, трансцендентных представлений о технической реальности.
Таким образом через 2500 лет после зарождения античной философии, в новых условиях и на новой теоретической базе, мы ставим, точнее - по аналогии повторяем, вопрос о мировоззрении, отражающем научную картину мира техногенной цивилизации: о взгляде сегодншнего человека, уже не способного жить вне созданного внеприродного окружающего быта, взгляде технетизированного человека как на технический мир, так и на свое место в существующей и объективно развивающейся технической реальности.
Мы - это закончившие и не закончившие реальные, ремесленные, фабрично-заводские, профессионально-технические училища, школы и курсы по подготовке и переподготовке рабочих, обслуживающего персонала и служащих; техникумы и другие специальные среднетехнические учебные заведения; институты - вообще вузы, высшие инженерные и технические училища, факультеты повышения квалификации (они вдруг и сразу все стали университетами и академиями, но не ввели самостоятельные гуманитарные курсы, которые стали бы равноправными с техническими специальными и имели бы системность, характеризующую каждое техническое направление, как, например "электроэнергетика". Но и обратная задача оказалась трудной. Клейн выступил с предложением приблизить университетское преподавание к интересам техники и создать специальные факультеты технической физики. Но, встретив сопротивление прусского Министерства народного просвещения, он ограничился инженерно-физическим преподаванием в Геттингенском университете, где были созданы институты, в том числе по гидротехнике, электромеханике). И для всех форм обучения, для всех видов инженерной и управленческой деятельности на наших технических знаменах, начиная с плана ГОЭЛРО, было написано: "Создаваемые машины и заводы строятся на основании жестких физических законов, а общество - на приципах всеобщего планирования и равенства".
И для всего этого множества трудяг в русском языке не оказалось слова (за исключением пренебрежительно-жаргонного: технарь), точнее, понятия, которое было бы применимо к любому специалисту технетики и которое учитывало бы особенное и общее, присущее рассматриваемой группе-множеству, опять добавим - бесконечному, занятому специфичной духовной и материальной деятельностью. Впрочем, еще в 1913г. такое слово было. Откроем словарь Ф. Павленкова. Общее название для лиц, получивших специальную подготовку для практической деятельности: инженер, технолог, архитектор, топограф, химик-практик, агроном - техник (предположение: приземление и сужение понятия отразили, может быть, стремление шариковых в первые два десятилетия советской власти "вырасти из себя", проявившееся в эстрадном мастерстве В.Хенкина и рассказах М.Зощенко). Поэтому на Седьмых Кантовских чтениях (19-22 сентября 1995г., Светлогорск) нами предложен, в параллель с гуманитарием, термин технарИй (не следует забывать первоначальное двойное значение слова techne. У Хайдеггера: "Когда-то не только техника носила название "техне". Когда-то словом "техне" называлось и то раскрытие потаенного, которое выводит истину к слиянию явленности. Когда-то про-из-ведение истины в красоту тоже называлось "техне". Заметим также, что Павленков называл технолога техником. Подчиненность понятия технология понятию техника для докторской Ю.С.Мелещенко исторически объяснима, но сейчас стремление некоторых философов включить одно в другое, связать их как неотделимые, как и переименование ГКНТ из Комитета по науке и технике в Комитет по науке и технологии, вызывает не только недоумение (налицо, в чстности, неудачный англицизм). Интересно, ВАК также, как ГКНТ, поменяет специальность "философия техники" на специальность "философия технолоогии" или, как для технических наук, признает самостоятельность и научную ценность и технических решений, и технологических решений?
Конечно, нельзя не отметить, что за последние 30 лет произошла гигантская девальвация элиты технариев-инженеров. Конкурс в ведущие технические вузы упал и не сравним с рядом гуманитарных. Инженеры не сумели воздействовать на изменяющийся мир так, как считали нужным. Они оказались внизу многоступенчатой социальной пирамиды. Но общество вынуждено, тем не менее, готовить все новые и новые кадры, которые знают язык технической реальности и которые должны соответствовать очередному квазициклу техноэволюции.
Возникновение машинной техники, по верному замечанию Н.А.Бердяева, есть главное событие цивилизации: "Переворот во всех сферах жизни начинается с появления машины. Происходит как бы вырывание человека из недр природы, замечается изменение всего ритма жизни". Техника, безусловно, какое бы ни придавали значение технологии (она, как справедливо замечается многими, определяет нынешний этап научно-технического прогресса и даже обзавелась эпитетом - высокие), есть каркас, материальная основа технической реальности. В свете размышлений Любищева нас интересует, во-первых, целостный взгляд на проблему технического; во-вторых, та своеобразная подсказка, которая, многократно и с разных сторон, им дается; примат идеи, человеческой мысли. Тем самым он опровергает основное положение марксистской философии: диалектический материализм учит, что все утверждения любой науки имеют в конечном счете эмпирическое обоснование ("Мы часто слышим, что на каждом этапе развития теории ее определения и формулы должны иметь какое-то реальное содержание".); и вывод: современное развитие науки требует, чтобы ученые-естественники становились сознательными сторонниками диалектического материализма.
Инженерное и общее образование в годы советской власти отдавало безусловное предпочтение материалистическому взгляду. Первичность материи была данностью, отраженной не только в не подлежащих обсуждению формулировках "Материализма и эмпириокритицизма", но и вытекала из тех подходов, которые преподносились нам при объяснении физических законов. Рассматривая причины распада СССР и констатируя, что наша разведка знала практически о всех "антисоветских" планаз ЦРУ и высокого руководства США, Глеб Павловский резюмирует: "Люди КГБ не только не знали моральный силы вещей - они, оказывается, еще и не догадывались о ядерной мощи ЗНАЧЕНИЙ!... Серьезное отношение людей к своим идеям (и, стыдно сказать - идеалам!) приносит невероятный успех".
Такой материалистический подход исключал появление идей, основанных на линии Платона, на трансцендентных представлениях. Отсюда, кстати, недооценка интеллектуальной собственности, "мягкого" обеспечения. Мы проиграли не в машинной технике и технологии рытья котлованов (здесь машина - механическое устройство, но не компьютер), а в информационных технологиях и интеллектуализации общества (гуманизации и гуманитаризации), включающих программное и техническое обеспечение (отметим здесь ошибку словаря Ожегова: компьютер, хотя и машина - название закрепилось исторически по генезису - и является устройством для преобразования информации, но не есть механическое устройство; не являются машинами электролампочка, пейджер).
Для технариев представляют интерес две задачи, поставленные Любищевым: 1) сравнить достижения различных областей науки по линии Платона и по линии Демокрита, установив связь этих достижений с философскими взглядами ученых и 2) определить истинное значение идеализма и материализма в возникновении и развитии культуры.
Начнем, однако, не с Платона, а с Коперника, у которого "математические и философские постулаты в сильной степени переплетены". Казалось бы, зачем долго читать о представлениях античности - шарообразную или форму барабана имеет Земля. Но это описание развертывает рождение мысли, рождение культуры, рождение Коперника. "Потомки, знакомящиеся с той или иной теорией, часто удивляются, как не могли предки понять такой простой вещи, и склонны обвинять их в косности, влиянии политических, классовых и иных мотивов. Дело же объясняется тем, что всякая новая крупная теория должна преодолеть огромное количество серьезных возражений и на переходных этапах своего развития принуждена игнорировать многие факты, что и вызывает оппозицию серьезных ученых".
Каждый из технариев "проходил" Коперника. Тем поразительнее, что немногие знают, что все, если так можно выразиться, количественные закономерности, им отстаиваемые, неправильны, или, мягче, ошибочны. Поэтому результаты его измерений были хуже птолемеевых (Любищев приводит некоторые результаты измерений Птолемея, поразительные по точности и не вытекающие из его системы). Так в чем же дело? В идее, современное математическое оформление которой принадлежит Ньютону и Кеплеру. "Огромная заслуга Коперника заключается в том, что он вывел Землю из неподвижного состояния и установил те две формы движения (вокруг оси и по орбите), которые сейчас считаются общепринятыми".
Любищев предугадывает некоторое недоверие читателя к неспечиалисту. "Возникает, естественно, вопрос, каким образом человек, не специалист в области астрономии, решается ревизовать мнения многих крупных астрономов. Во-первых, потому, что защищаемое мной мнение, к которому я пришел на основании тщательного ознакомления с предметом, вовсе не ново, а только довольно основательно подзабыто. Во-вторых, потому, что, при современной специализации астрономии, историки астрономии часто вовсе не касались философской стороны дела, считая ее, как это свойственно очень многим ученым, совершенно несущественной для дела, а философы, напротив, совершенно игнорировали техническую сторону дела, прекрасно изложенную компетентными астрономами. И, наконец, в-третьих, потому, что очень многие современные изложения истории астрономии как раз проникнуты вненаучными влияниями". Эта целостная позиция Любищева как бы зеркально подтверждается им еще раз, когда он обращается к средним векам: в сочинении Н.Кузанского персонаж, занятый работой по выделке ложек, размышляет: "И верю, что если тот, которого ты приводишь, философ, то он не станет меня презирать за то, что я отдаюсь работе ложечника".
"Широко распространено мнение, что всякий крупный шаг вперед связан с увеличением числа фактов и с их уточнением. Во многих случаях это действительно так, но в случае Коперника широко распространенное мнение, что он обосновл свою систему на многочисленных наблюдениях, более точных, чем у его предшественников, совершенно ошибочно. В его книге упоминается лишь о 27 выполненных им наблюдениях, и, быть может, около 20 наблюдений им было заимствовано от его предшественников. Он не гнался и за большой точностью наблюдений, использованные им положения звезд содержат ошибки до 4 минут, за что его с полным основанием мог бы упрекнуть знаменитый древний астроном Гиппарх, наблюдавший во много раз точнее за полторы тысячи лет до Коперника".
На убеждения ученика повысить точность своих наблюдений, Коперник отвечал, что "высокая точность пока ему не нужна. На первое время ему достаточно убедиться лишь в приближенном совпадении теории с наблюдениями". Это - замечательный ответ. Масса точнейших наблюдений понадобилась тогда, когда началось тщательное изучение отдельных особенностей системы Коперника, приведшее к открытию законов Кеплера, Ньютона... Для установления же основных положений солнечной системы обилие фактов и погоня за их точностью могла лишь затруднить задачу и даже сделать ее неразрешимой".
"Копернику уже тогда было ясно, что ясно ныне представителям настоящих, точных, наук и что большей частью не ясно ретивым "фактистам", что прогресс теоретической науки идет с максимальной эффективностью тогда, когда количество и точность фактов соответствует очередной задаче, подлежащей разрешению, и это чрезмерное количество и чрезмерно высокая точность могут быть не пособи-ем, а препятствием".
О каких физико-математических ошибках идет речь? Их семь: 1) Солнце не является центром Вселенной, как думал Коперник; 2) в пределах солнечной системы оно не является точным ее центром, так как находится в одном из фокусов эллипса; 3) планеты вращаются не вокруг Солнца, а вокруг общего центра тяжести, не совпадающего (абсолютно) с центром тяжести Солнца; 4) планеты вращаются не равномерно и не по круговым орбитам; 5) Коперник ввел третье, ненужное движение - годовое вращение земной оси на 360 градусов; 6) Коперник признавал неподвижной восьмую сферу - сферу неподвижных звезд (поэтому он мыслил создать вечный каталог звезд и отсчитывал долготу от определенной звезды); его вычисления - шаг назад от Птолемея, который дал первый каталог 1022 звезд, относя положения звезд по долготе к равноденствию его эпохи; 7) Коперник не принимал прямолинейное движение как естественное (следуя Аристотелю и не предполагая появления первого закона Ньютона).
И, как бы подводя итоги сравнению и объяснению ошибок систем Птолемея и Коперника, Любищев обобщает: "Я уже не говорю об его общем антропоцентрическом взгляде на Вселенную, так как это уже чисто философский, а не физический или математический постулат. Поэтому в отношении Коперника, как и в отношении решительно всех, самых величайших гениев человечества, можно сказать: велик Коперник, но какое было бы несчастье для человечества, если какая-либо, не по разуму "прогрессивная", власть объявила бы его учение окончательной истиной в последней инстанции, не подлежащей никакой ревизии. Движение науки остановилось бы". Учение Коперника, по Любищеву, не имеет следа материалистического или атеистического мировоззрения.
Неприятие защищаемой С.И.Вавиловым идеологии, но и глубокое уважение А.А.Любищева, ощущается на страницах, где он его цитирует (в связи с рассмотрением одних и тех же вопросов). Интересно сравнить подход Любищева к Копернику со следующим высказыванием С.И.Вавилова: "Физические и астрономические доводы Галилея в пользу подвижности Земли либо не новы, либо ошибочны, либо мало существенны; законы Кеплера ускользнули от его внимания или остались непонятыми им; галилеева теория приливов неверна, его представления о кометах кажутся сейчас архаическими. И вместе с тем в реальной истории науки очевидно огромное значение Галилея в победе гелиоцентрической системы мира, и его роль ни с кем не сравнима" (Вавилов С.И. Галилей в истории оптики. - В сб. Галилео Галилей. - М.-Л., 1943, с.5-7). И если здесь можно заметить общность, то в отношении Ньютона налицо различие концепций: "Ньютон постигает искусство рационального опыта, отвечающего на определенные вопросы и, наоборот, выдвигающего новые вопросы. В его руках комбинация опытов становится таким же могучим и гибким средством научного мышления, как логика и математика" (Вавилов С.И. Собр. соч., т.3, с.3-5).
С оценкой Любищева, судя по нашему неполному обзору, большинство не согласится и сегодня. Это можно подтвердить добротной книгой Д.Р.Меркина (Краткая история классической механики Галилея-Ньютона, М., 1994), который в философских вопросах доверился авторитету проф. А.С.Кармина, сделавшего "несколько полезных замечаний". Среди них "линия Платона" как бы отсутствует. Поэтому неудивительно высказывание: "Космология пифагорейцев была чисто умозрительной, основанной на мистике чисел, и она не оказала влияния на развитие астрономии". Странно, что автор не заметил противоречия им сказанного с декретом Конгрегации (1616г.), где учение Коперника было названо "пифагорейской доктриной", и с приводимыми им же далее фактами: "Коперник упомянул имена нескольких пифагорейцев и широко использовал работы Птолемея, книгу которого высоко ценил... Первые поколения церковников после Коперника рассматривали его книгу как руководство мистического пифагорейского учения и не придавали ей большого значения". Последнее, а также то, что книга Коперника "беспрепятственно распространялась 73 года и выдержала до запрещения два издания", свидетельствует, что "особого", о котором написано во всех учебниках, "гражданского мужества", от Коперника не потребовалось (научная смелость - да!), как и опасения "жестокого преследования церковью".
В учении Коперника главным и революционным, способствующим развитию науки, было то, что Земля потеряла свое преимущественное положение, и поэтому все последующие системы с полным правом называют коперниковскими. Приведенным примером мы хотели подчеркнуть главенствующую роль идеи: осененный идеей и верой в нее, Коперник стал оформлять свою систему физико-математически, но сделал это неудачно (напомним значение для Карно или Фурье идеи теплорода - субстанции, перетекающей из одного тела в другое и образующей химическое соединение с атомами вещества. Идея может быть ошибочной, но многократно и безрезультатно реализовываться, как вечный двигатель. Идея Стивена Джобса о микроЭВМ дала возможность, вместе со Стефаном Возняком, построить в 1977г. в гараже первый персональный компьютер).
Хайдеггер пишет: "Мы, поздно рожденные, уже не в состоянии выяснить, что это значит, когда Платон решается употребить для обозначения существа всего существующего слово "эйдос". Ведь eidos, в повседневном языке означает вид, предлагаемый нашему чувственному зрению видимой вещью. Платон вверяет этому слову совершенно необходимую задачу быть названием того, что чувственным взором как раз никогда и нигде не воспринимается. Но и этой необычности еще мало. Ибо idea именует не только нечувственный вид чувственно видимых вещей. Видом, "идеей", именуется и оказывается также то, что образует существо слышимого, видимого, осязаемого, вообще тем или иным образом воспринимаемого". Александр Мень замечает, что "для нас слово "идея" носит немного иной оттенок. Эйдосы - это прототипы всего того, что в мире существует... Если для индийской мысли открытие мира духовного означало перечеркивание мира телесного, то для Платона, философия которого стала вершиной, квинтэссенцией греческого мышления, проблема соотношения видимого и невидимого была решена по-своему. Два мира имеют каждый свои законы и связаны между собой. Духовный мир и сам мир эйдосов проецируется в наш мир".
Выделив "мир идей" в качестве особого специального объекта исследования, объективный идеализм Платона создал предпосылку для анализа особого рода предметов - предметов идеальных и идеализированных, понятий самих по себе, безотносительно того, как они получены и в каком отношении к вещам находятся. Для Парменида, поставившего, с одной стороны, вопрос о едином бытии, с другой - о множестве существующих вещей, "одно и то же мыслимое и сущее". Для Платона мир идей - вечный и неизменный - уже не единое бытие, но иерархически упорядоченная расчлененная структура (в "Пармениде" Платоном приводится "весьма последовательная критика учения об идеях - великолепный образец самокритики"). Отношение идей к вещам определяется понятиями: 1) вещи возникают, подражая идеям; 2) возникнув, вещь становится причастной идее; 3) чувственные вещи становятся сходными с идеями, когда идеи присутствуют в них. Идеи, как таковые, внешни вещам, трансцендентны.
Идеи, управляющие Вселенной, первичны. Это - вечные образцы, парадигмы. Сама материя ничего не может породить. Идея вещи есть указание на совокупность существующих свойств вещи, на их состав и построение, на их устроение и на их назначение, и вообще, на их смысл. Идея вещи: 1) есть ее смысл; 2) такая цельность всех отдельных частей и проявлений вещи, которая уже не делится на отдельные части данной вещи и представляет собой в сравнении с ними уже новое качества; 3) есть та общность составляющих ее особенностей и единичностей, которая является законом для возникновения и получения этих единичных проявлений вещи; 4) невещественна; 5) обладает своим собственным и вполне самостоятельным существованием, она тоже есть особого рода идеальная вещь, или субстанция, которая в своем полном совершенном виде существует только на небе или выше неба.
Таким образом "возникло новое, специфически платоновское учение об идеях - совершенно идеальном мире, слабым и искаженным изображением которого является наш реальный мир. Но так как он все-таки является отражением, вернее, тенью идеального мира, то тщательное наблюдение реального мира может нам открыть и законы мира идеального...За несовершенными образами наших чувств Платон всегда видит их совершенный прообраз, и это составляет ту двойственность, которая сквозит во многих выражениях Платона... Философские постулаты заключаются в признании гармоничности космичности, а не хаотичности Вселенной, примата холистического подхода перед меристическим и существования сравнительно простых, доступных математической формулировке законов". Впрочем, в другом месте Любищев замечает: "Постулат "природа проста" во многих случаях оправдывается, но не может считаться чем-то абсолютным".
По Платону, время "порождено вместе с Небом, так что, порожденные вместе, они и должны разложиться вместе, если такое разложение когда-либо будет иметь место". Любищев сравнивает это место с известным ответом Эйнштейна о сущности его теории: "Прежде считали, что если все материальные тела исчезнут из Вселенной, время и пространство сохранятся. Согласно же теории относительности, время и пространство исчезнут вместе с телами".
К предшественникам Платона Любищев относит Пифагора: "Идеалисты во главе с Пифагором и Платоном восприняли дерзкую мысль: человеческим разумом постичь математические законы мироздания, идеи бога". Для Пифагора число - основное начало: "число есть сущность всех вещей, и организация Вселенной в ее определениях представляет собою вообще гармоническую систему чисел и их отношений". Именно благодаря пифагоризму, слово "теория" постепенно приобрело теперешнее значение, но "для всех тех, кто был вдохновлен Пифагором, оно сохранило в себе элемент интеллектуального созерцания". Речь идет об экстатическом откровении - "страстном и сочувственном созерцании". Напомним, что mathema - знание, учение, наука (Н.А.Бердяев: "Объектированный мир подлежит рациональному познанию в понятиях, но сама объективация имеет иррациональный источник").
"В пифагорейском учении сочетаются две тенденции идей - математическая и мистическая... Можно ли отделить в пифагоризме их математическую и их мистическую устремленность? Посмотрим, в чем состояла основная философская установка Пифагора, его "мистика чисел". Совершенно несомненно одно: "Число есть сущность всех вещей", но кроме того ему приписывается введение в философию двух понятий: "философ и космос". Первое "как бы означало скромность притязаний на мудрость, в противоположность другому понятию "софист" или мудрец. Мудрец считается нашедшим истину, любитель мудрости ее ищет". Хотя космос вовсе не синоним Вселенной, но "называя Вселенную "Космосом", Пифагор тем самым выдвигал постулат первичности, объективности красоты, гармонии и порядка. Вселенная не хаос, из которого путем борьбы часто возникает нечто упорядоченное. Напротив, порядок и есть нечто первичное. Точно так же красота не есть нечто субъективное, а она есть вполне объективный атрибут природы, а, следовательно, она подчиняется закономерностям, могущим быть открытыми человеком".
"Уверенность в возможности или невозможности математизации явлений природы теснейшим образом связана с теми требованиями, которые различные ученые предъявляют к научной теории. Одни ученые стремятся найти количественные соотношения в явлениях природы, дающие возможность прогноза и управления явлениями, придавая второстепенное значение "объяснению" с точки зрения обычного здравого смысла. Другие, напротив, заинтересованы прежде всего тем, чтобы свести различия к "качествам", не особенно интересуются количественной стороной предмета и охотно удовлетворяются часто призрачными "объяснениями". К первой категории относится Платон, ко второй Аристотель". Это и определяет, с точки зрения методологии науки, основное отличие двух школ: "Если вы придаете математике лишь вспомогательную роль в понимании природы, то вы - последователь Аристотеля, если же ей придается фундаментальное значение в естествознании, то вы - платоник или пифагореец".
"От академии Платона берут начало два крупнейших направления в философии и науке: собственно платоническое и перипатетическое" (от peripatetikos - совершаемый во время прогулки - последователи Аристотеля), характеризуемые противоположностями: "1) романтическое воображение, талантливая интуиция и "трезвое" отношение к действительности; 2) теория вневременных и внепространственных идей и отрицание таких идей; 3) стремление к математизации наук и избегание математики; 4) господство в построении объяснений формальной и финальной (конечной) причинности; 5) юношеское устремление в будущее и старческий консерватизм".
Сложнее вопрос об отношении линии Платона к практической деятельности. "Появление теорий и общих методов, систематизация знаний - вот что характерно для Эллады. Вместе с тем достигается высокая логическая строгость суждений, рационализация знания... Но под словом "теория" понимается часто не только противоположность ползучего эмпиризма, но и противоположность "практике", технике: и здесь древняя греческая наука характерна пренебрежением практикой". Конечно, "Платон не гнушался приложением науки, но он понял историческую миссию Эллады, создание чистой, теоретической науки, и к себе приглашал только таких учеников, которые стремились строить здание чистой науки и философии".
Такой же позиции придерживался и Евклид, позицию которого "понимают все настоящие ученые: они стремятся привлечь таких учеников, которых влечет к науке тяга к чистому знанию, сопряженная с готовностью перенести лишения и страдания. Студентов же, которые на первом курсе спрашивают: а сколько мы будем получать жалованья?, справедливо оценивают невысоко. И вовсе не нужно быть идеалистом, чтобы так думать. Марксист Бернал с сочувствием цитирует слова Дж.Дж.Томсона: "Исследования в прикладной науке приводят к реформам, исследования в чистой науке приводят к революциям".
"Пифагор был полон энтузиазма к чистому знанию и не спрашивал, чему это может послужить на практике. Такая постановка вопроса, которой осталась верна только греческая наука, повела к удивительным последствиям: в течение нескольких столетий греки неизмеримо опередили своих учителей-египтян, занимавшихся геометрией в продолжение тысячелетий. Впоследствии греческие ученые применили свои теоретические достижения к практическим нуждам и сразу достигли замечательных результатов; достаточно упомянуть об их успехах в геодезии и астрономии, а также об открытиях Архимеда."
Любищев звтем обобщает. "И здесь мы опять видим несоответствие фактической истории науки с тем положением, которое защищают материалисты: наука родилась под влиянием потребностей и развивается по мере возникновения все новых потребностей. Мы же видим скорее отрицательную связь между развитием техники и развитием теоретической науки. По грандиозности сооружений древняя Эллада значительно уступала и Египту, и Римской Империи. Это в значительной мере, конечно, было связано с тем, что Древняя Греция не дала ни одного крупного государства с деспотическим централизованным управлением, которое могло бы сосредоточить средства на выполнении длительных сооружений, требовавших огромной затраты физического, в то время - рабского, труда. Даже такие сравнительно скромные сооружения, как ряд зданий во время правления Перикла в Афинах, шли в значительной степени за счет союзников и вызывали обвинения Перикла в расточительности. Эллинские математики работали "впрок", и их работы, не имевшие часто никакого прикладного значения, были использованы значительно позже западно-европейской культурой". Здесь уместны констатация Б.Рассела, приводимая Любищевым, что индустриальный мир с его наукой и техникой весьма отличается от обычной традиционной культуры, и мнение Хайдеггера: "...возникает обманчивая видимость, будто современная техника есть прикладное естествознание".
В атеизме Демокрита советская официальная философия видела первую систему классической греческой философии (Диоген Лаэрций практически не различал учений Левкиппа и Демокрита, Любищев также рассматривает их вместе, говоря и о двух других канонизированных материалистах: Эпикуре и, особенно, Лукреции), главное в которой: все, что существует - это неделимые частицы-атомы и пустота. Любое тело можно и разделить, и составить из конечного числа частиц весьма малых, но имеющих конечный размер. Любищев не отрицает полезности этой идеи для физики, но показывает ее несовместимость с основными посылками античной математики: идеально воображаемой точкой, линией, фигурой. Неделимость и конечность размера атома теоретически не дает пополам разделить отрезок прямой (при нечетном числе атомов). Атомисты не признавали и иррациональные числа, потому что любые два отрезка, состоящие из конечного числа атомов - соизмеримы. В атомную гипотезу, естественно, не укладываются представления, что между двумя сколь угодно близкими рационально определенными точками помещается сколь угодно много еще более близких точек. С ними несоизмеримо, то есть не попадает друг на друга, бесконечное множество иррационально определяемых точек (а есть бесконечное множество трансцендентных чисел). Именно материальность представлений Демокрита в математике и оказалась тупиковой линией.
Через александрийскую школу, заложившую основу неоплатонизма, и средние века Любищев прослеживает в ХХ век линию Платона в математике и доказывает, что установленная Пифагором и Платоном "связь между математизацией наук и философией уже никогда не прерывалась", и что "переоценка значения эксперимента и индукции приводит к грубым методологическим ошибкам". Сравните высказывание из Анти-Дюринга: "Все идеи извлечены из опыта, они отражение действительности, верные или же искаженные".
"Величие александрийской эпохи и заключалось именно в том, что она последовательно проводила платоновские руководящие идеи: чистую, теоретическую науку, не обязательно связанную с практикой, признание Космоса как целого и математизацию науки". Плотин, развивая взгляды Аммония Саккаса (оба - неоплатоники), представлял структуру бытия, иерархически включающую три субстанции: Единое - первосущее (to proton), стоящее выше всякого существования и мышления; Ум - истинно сущее, платоновский мир идей; и Душа (любое, окружающее нас, имеет душу). Плотин первый выдвинул принцип тождества бытия и мышления, столь энергично осужденный В.И.Лениным. Местоположение школы, казалось, требовало большего внимания к древним культурам. Однако, "Александрийская школа уже так далеко ушла от египетской науки, что большинство ученых, вероятно (как это свойственно большинству ученых во все времена), интересовалось только наукой своих ближайших предшественников". И им оказался не Демокрит, а Платон и его школа.
Любищев резюмировал результаты линий в математике. Приведем часть выставленных им тезисов и на их основе уточним вопрос в названии статьи:
линия Пифагора-Платона и есть генеральная линия развития математики не только в античные времена, но и за всю историю науки вплоть до настоящего времени;
эллинская математика совершенно оригинальна по следующим признакам: а) свободное теоретическое творчество, б) синтетический характер, в) отсутствие догматизма, г) рационализм (сравним, Ленин: "...от эмпирики подниматься к общему". Маркс: "В практике должен доказать человек истинность");
придание высокого значения теории не означало пренебрежения опытом, а лишь придание опыту вспомогательного значения;
синтетический характер связан с холистическим (от целого) пониманием античной математики в отличие от меристического (от частей);
отсутствие догматизма имело следствием длинное развитие эллинской математики, сочетавшей исключительное почтение к родоначальнику чистой математики Пифагору с полным отсутствием культа личности, мешающего развитию науки; Платон, несмотря на неясность его личных математических достижений, может с полным правом считаться центром эллинской математики, вершиной ее является, конечно, Архимед;
линия Демокрита в математической области почти исчерпывается одним Демокритом. Это - тупик, а не генеральная линия математики, так как здесь мы имеем догматизацию некоторых положений, чрезмерное уважение к практическому опыту; основные достижения эллинской математики (аксиоматика Евклида, иррациональные числа, метод исчерпывания и проч.) глубоко чужды догматической математике Демокрита;
религиозный дух пифагорейско-платоновской линии не мешал, а благоприятствовал развитию математики, так как благоприятствовал холистическому мировоззрению, побуждая искать гармоничность и закономерность мира, внушал веру в силу разума, способного постичь тайны мироздания. Понятие "мистический", что заставляло многих материалистически настроенных ученых отвергать или опасаться таких понятий как отрицательные, иррациональные, мнимые числа, нисколько не пугало идеалистов.
Три проблемы, восходящие к античности, представляют практический интерес для технариев: бесконечность, вероятность (необходимость и случайность), холистический (системный) подход. Проблемы можно совместить, если соотнести их научным картинам мира: первая - классическая (механическая) Ньютона- Максвелла; вторая связывается с именами Эйнштейна и Винера; для третьей, по В.С. Степину, "фундаментальной основой и стратегией развития общенаучной картины мира выступают принципы глобального эволюционизма и принцип системности".
Абсолютное большинство технариев знает (так учили и учат) и руководствуется на производстве, можно сказать, живет (а это, в основном, так и есть, и правильно) в мире Ньютона-Максвелла, в мире объективной причинной обусловленности всех явлений. Жесткая каузальность технических наук (напомним, что идеи детерминизма получили свое наиболее яркое выражение в античном атомизме) согласовывалась с утверждением, ято "отстаивая принцип детерминизма, марксистская философия борется за науку, против мракобесия" (Кр. философ. сл., 1955).
Для технариев детерминизм связан с именем Лапласа, о котором говорится в курсе философии и упоминается в термодинамике (статистической физике). Обычно приводят цитату 1795 года: "Мы должны рассматривать настояще состояние вселенной как следствие ее предыдущего состояния и причину последующего" (эта часть высказывания едва ли вызывает возражения). Далее обосновывается возможность "одной формулой" на основе "движения мельчайших атомов" увидеть будущее. Этот вопрос как бы снимается аксиоматикой термодинамики Каратеодори, статистической физикой, определяющей свойство макроскопических систем, состоящих из очень большого числа отдельных частиц: каждая частица (атом, молекула) определяется индивидуальным поведением, которое, полностью по Лапласу, задается пространственными координатами и импульсами. Их множество образует фазовое пространство. Далее вступает статистика и различные условия, приводящие к каноническому распределению Гиббса, распределениям Максвелла-Больцмана, Бозе-Эйнштейна (используемого для обоснования, в наших терминах, гиперболического Н-распределения, рассматриваемого далее), Ферми-Дирака.
Говоря о категории причинности, В.Г.Иванов отмечает, что эта категория возникает "на основе развитых представлений о причинно-следственных связях мира, сложившихся в ходе непосредственной трудовой и общественной практики" (впервые она упоминается у Демокрита, во времена которого, по Лурье, "причина" и "начало" выражались одним словом), и утверждает, что поиски авторитетов в эпоху Возрождения (помимо Аристотеля) приводят "к знакомству с математическим идеализмом Платона и пифагорейцев и атомизмом Демокрита, ставшим подлинной философской основой новой количественной науки".
Написанное Любищевым оспаривает такую оценку. Действительно, не привело ли к задержке признания работ Анри Беккереля и Пьера и Мари Кюри, особенно после "опровержения" алхимии и оформления химии Лавуазье, всеобщее убеждение, что атомы - неделимые частицы и неизменны? Идея элементарности - атомарности Демокрита столкнулась с теорией относительности и квантовой механикой. Наиболее эффективный метод исследования - разложение на "элементарные частицы" (составные части) сложой системы, поведение которых доступно более простому анализу, оставалось неизменным и приносило успех. Этот меристический взгляд оказался узким: зачастую необходима целостность, комплексность. Ограничимся далее примером, отражающим существо одной острой технической дискуссии (узко-специальной), но понятной и гуманитариям.
Некоторые воспринимают мир вероятностно-статистически, в разной степени осознанно полагая, что, например, при измерении действуют аксиома случайности (при очень большом числе измерений случайные погрешности, равные по величине, но различные по знаку, встречаются одинаково часто; число отрицательных погрешностей равно числу положительных) и аксиома распределения (малые погрешности встречаются чаще, чем большие; очень большие погрешности не встречаются), которые приводят к нормальному закону распределения (Гаусса), где есть некоторое среднее -математическое ожидание и вероятностно небольшая ошибка - конечная дисперсия.
И лишь единицы знают, что в физических, биологических, технических (технетических), информационных, социальных системах, начиная с некоторого, однозначно не определяемого, количества единиц-элементов, элементарных объектов-особей, качественно разделяющихся (различающихся при классификации) на виды, образующие сообщество-ценоз, действует некоторая закономерность, определяющая структуру (для технических систем определенная нами как гиперболическое Н-распределение). Она накладывает количественные ограничения на соотношение в системе-ценозе крупного и мелкого, массового (серийного, саранчевого) и редкого (единичного, уникального, ноевого).
Сказанным введены два понятия, трудно воспринимаемых технариями из-за сегодняшней постановки учебных технических курсов: 1) проявление индивидуальных и видовых отличий у одного и того же обозначения (изделия); 2) проявление особых ценологических свойств у сообщества изделий, образующих систему, подобную заводу, городу. Первое замечено Н.А.Бердяевым: "Индивидуум есть неделимое, атом. Все относительно устойчивые образования, отличающиеся от окружающего мира, как карандаш, стул, часы, драгоценный камень и т.п., могут быть названы индивидуумами. Индивидуум есть часть рода и подчинена роду". Определение вида, родо-видовые сотношения, выделение семейств восходят к античности (наиболее полная постановка - у Аристотеля). Исследование сообществ началось недавно, по существу лишь в ХХ веке, в технике же - с 70-х годов. Так что, можно утверждать, что техноценологические исследования являются "передним краем науки".
Распределение, математически моделирующее закономерность, имеет параметры, объективно меняющиеся в узких пределах, переводя в целом систему в устойчивое или (не бифуркационно) в неустойчивое состояние. Н-распределение, упрощенно говоря, не имеет среднего, а ошибка при определении численных значений одного элемента-особи (или группы видов - касты) может быть большой; не совсем правильно, но можно сказать (с большой вероятностью) - бесконечно большой. Таким образом, обязательна, что, собственно, и озадачивает технариев и "идеологов", разница в 10, 100 и много больше раз для исследуемого, измеряемого, прогнозируемого показателя (как правило, основного параметра для выделенной системы-ценоза: вес, мощность, удельные расходы, стоимость и др.).
Итак, вопрос: какова глобальная идея, объясняющая устойчивость структуры ценозов по разнообразию? Или: что из окружающего (вещей, процессов, взглядов, действий, результатов) по величине и встречаемости может быть одинаковым, Почему не достижимы единообразие, равенство, единомыслие, справедливость распределения? Сейчас модно осуждать "Город Солнца", где решительно не допускалось никакого философского разномыслия (Кампанелла, кстати, призывал к опытному познанию); за одинаковость, например, одежды - "Утопию" Т.Мора, за питание сообща и одинаковость форм домов - "Священные законы" Морелли. Но, говоря о национальной и государственной идее, мы и должны, прежде всего, отвергнуть саму постановку: идеальное государство - государство единомышленников (этот, для нас, недавний кошмарный бред идеологизированной жизни, превращаемой в неизбежную зону). Моноидеологическая схема разрушает казавшийся несокрушимым монолит империи. Бутрос Гали убеждает ООН: "Нужно уважать специфику взглядов, признавать разнообразие культур. Разнообразие - это одно из условий сохранения нашей планеты".
Для рассматриваемой проблемы объективизации технической реальности, идея (закон, математическое построение) должна объяснять совпадающие результаты деятельности одного человека и многих тысяч: одинаковая структура реализована, например, в "Евгении Онегине" (повторяемость слов и богатство словаря) и на Магнитке - Магнитогорском металлургическом комбинате (встречаемость единиц оборудования и разнообразие типоразмеров), где с конца 20-х годов до развала СССР было установлено только электродвигателей свыше 100 тыс. шт. (сам комбинат как система-ценоз состоит (образован) из 100 миллиардов изделий, где-либо и когда-либо попавших в спецификацию. Столько же - 1011 звезд в нашей Галактике).
Но, сформулировав идею, ею же следует и объяснить распределение масс во Вселенной или различных частиц в Солнечной системе, и разнообразие живого в океане или многообразие цветущего и двигающегося на не вытоптанной человеком опушке леса. При формулировке полезно вспомнить Мопертюи: "Природа, производя свои действия, всегда пользуется наиболее простыми средствами".
Наш мир, возникший 15 млрд.лет назад в результате "Big Bang - Большого Взрыва", все время эволюционировал и вслед за биологической породил техническую реальность. Не естественно ли говорить, с одной стороны, о специфичности каждой из наиболее крупных классификаций реальности (неживое, живое, техническое, информационное, социальное) и, следовательно, о самостоятельном статусе соответствующих дисциплинарных онтологий; с другой, о Едином, Универсуме, имеющем общие законы, открытие которых требует междисциплинарного синтеза, междисциплинарных иследований, фундаментальной общей картины мира. Нужно объяснить что-то, не совсем явно выделяемое. Ведь еще Н.А.Бердяев заметил, говоря о величайшей революции - радикальном сдвиге, связанном с "механическим и машинным складом жизни": "Какая-то таинственная сила, как бы чуждая человеку и самой природе, входит в человеческую жизнь, какой-то третий элемент, не природный и не человеческий, получает страшную власть и над человеком, и над природой". В новой, послеэйнштейновской, картине мира и будет место со временем сформулированным представлениям о постулатах, диктующих устойчивость структуры ценозов по разнообразию.
К технариям или гуманитариям адресован наш вопрос? Философия техники сейчас активно развивается на Западе. Для виднейшего ее представителя Карла Митчема (Что такое философия техники, М., 1995), проследившего "развитие двух фундаментальных направлений философии техники: инженерного и гуманитарного", очевиден примат гуманитарного направления. Для него усилия технариев (по книжному - инженеров и техников) выработать некую философию своей сферы деятельности представляет философию техники, взятую "в субъективном аспекте ее возникновения", в отличие от объективного, представляющего "совокупность усилий ученых-гуманистов (так в переводе Горохова; на наш взгляд, правильнее - гуманитариев) осмыслить технику серьезно, как предмет дисциплинарных рефлексий". Едва ли с этим можно согласиться, если взять биографии ряда философов, оставшихся в истории и крупными естествоиспытателями.
Если мир идей всеобъемлющ, вечен и неизменен, то в нем есть все, и, следовательно, мы можем "заимствовать" из него нужную идею. Выражаясь современным языком, речь идет о пра-формах, прообразах, архетипах культуры, вневременных мифологических образах. Впервые в отчетливой форме это было высказано Платоном, который ссылался на некий первичный мир идей как сферу вечных прообразов познания. К.Г.Юнг, развивший теорию архетипов, говорил об извлечении неких символических схем из глубины подсознания, имея в виду, что, чем глубже человек опускается в недра своей психики, тем очевиднее на передний план выступают не индивидуальные, а коллективные представления человеческого рода. Словом, по Шекспиру: "Экономична мудрость бытия, все новое в ней шьется из старья".
В.Паули проецировал метод архетипов на весь строй человеческого познания: "Процесс познания природы, как и ощущение счастья, испытываемое человеком при познании, то есть при усвоении его разумом нового знания, основывается, по-видимому, на соответствии, совпадении предсуществующих, внутренних образов человеческого мышления и внешних вещей и их сущности". Сейчас объясняют глубинные процессы мышления объективными закономерностями протекания временных процессов в нелинейных, самоорганизующихся системах. Мы лишь напомним установленный факт, что технология рождения образа-идеи опирается на элементарные ячейки мозга, у которых процесс образования связей (структурирование) протекает, применяя нашу терминологию, согласно параметрам Н-распределения.
В основе первой научной картины мира лежат простые модели, которые являются вершиной физической глубины и математической лаконичности. Вся "техника" Ньютона - это простое дифференциальное уравнение, а электродинамика Максвелла - несколько уравнений в частных производных. Классические законы основываются, как известно, на фундаментальных положениях (победивших аристотелевские представления), которые нами интерпретируются применительно к излагаемому следующим образом.
1К. Справедлив принцип относительности, принцип невозможности: в момент окончания цикла создания два готовых одинаковых продукта-изделия (особи), изготовленные на одной технике, по одной технологии, из одинаковых материалов (про отходы-"экологию" при этом обычно забывают), неразличимы в пределах паспортных характеристик на данный вид (допускается лишь гауссов разброс параметров).
2к. Как движение материальной точки, так и изделие-вид (действующая техника, применяющаяся технология, используемые материалы, выпускаемая продукция, возникающие отходы) полностью и однозначно определяются параметрами рассматриваемого в тот же момент времени.
3к. Пространство и время однородны и изотропны, а поэтому уравнения механики - обратимы.
Как и в чем, применительно к технической реальности, изменились указанные постулаты в результате революции в естествознании, происшедшей в ХХ веке (революция, собственно, отражает второй этап, по В.С.Степину, в развитии научной картины мира, связанный "с утратой технической картиной мира общенаучного статуса, формированием специальных научных картин мира и обретением ими самостоятельного статуса дисциплинарных онтологий"). Дифференциальное уравнение Шредингера - основа квантовой механики - стоит в ряду уравнений Ньютона и Максвелла. Его работы вместе с работами созвездия имен (де Бройль, Гейзенберг, Бор, Паули, Дирак) ввели понятие характерного расстояния и характерной энергии для атомных явлений, создав для них тем самым масштаб и меру.
В.Вайскопф писал, что с появлением квантовой механики утверждается "принцип дискретных форм", который отсутствовал в физике. Волновая функция принимает вполне определенные состояния, характеризующиеся образами с простой симметрией. Образы - фундаментальные формы, из которых построено все в нашем мире. Они возникают в абсолютно неизменном виде всегда, когда атом находится в одинаковых условиях. Квантовая механика создала в этом вспекте понятие идеального тождества, идентичности. Либо два атома находятся в одинаковом квантовом состоянии, и тогда они абсолютно идентичны, либо их состояния отличаются, и тогда они резко отличаются. Таким образом, перестала существовать постепенность перехода от идентичного к сходному и далее к отличному. Идентичность стала точно измеримой категорией. Для квантовой механики характерна и роль целых квантовых чисел в описании квантовых состояний. Качество было сведено к количеству: число электронов и характеризующий состояние атома набор квантовых чисел полностью определяет свойства атома в этом состоянии. Тем самым, по Вайскопфу, как бы вновь возродились пифагорейские идеи - спектр частот атома служит характеристическим набором величин, типичным "аккордом", если следовать древним. Так вновь возникла "гармония сфер", но теперь в мире атомов".
Пифагорейское увлечение - числом объяснить сущее разных форм реальностей - сохраняется, что подтверждается литературой последнего времени (и не только работами О.М.Калинина), особенно относящейся к микромиру (число 137, 206, 1040 и др.) и Вселенной. Или квазиплатоновское: есть идея электрона, воздействующего на всю Вселенную, но и вся Вселенная воздействует на каждый электрон (согласие с так называемым "принципом относительности" Маха, по которому каждая частица в мире находится под воздействием всей Вселенной, поэтому всякая локальная обусловленность принципиально неполна). Сохранение электрического заряда - это не только "арифметический" факт. Любой электрический заряд проявляется своим полем, и это поле обладает свойствами "неуничтожимости" силовых линий.
Итак, квантовая механика сняла предельный вопрос, что такое идентичность, одинаковость, измеримость, возникший, точнее - решаемый уже в животном мире (до человека). Для рассматриваемого важно, что в дошедших до нас математических задачах Вавилона и Египта речь идет о конкретных телах и фигурах, и только греки ввели понятие "чистой формы" - абстрактной линии, фигуры, поверх- ности. Соотношение неопределенности Гейзенберга лишь актуализировало понятие о величине и ее измерении, принадлежащее к числу основных понятий науки.
Упрощенно, сочетание принципа эквивалентности массы и энергии из теории относительности (знаменитая формула Эйнштейна) и принципа неопределенности из квантовой механики привели к выводу, что любую частицу нельзя локализовать в области с линейными размерами, меньшими, чем отношение квантовой постоянной Планка к скорости света и массе частицы. Это ограничение не имеет последствий для классической физики Ньютона-Максвелла (даже в атомной физике радиус наименьшего из атомов превышает эту величину почти в 100 раз).
Доказательство пифагорейцами факта существования несоизмеримых отрезков является открытием, на тысячеления определившим развитие математики. К этому открытию восходят в своих основаниях теория иррациональности и иррациональных чисел, теория пределов и бесконечных множеств. От этой задачи развилась вся непрерывная математика. Единая точка зрения на различные геометрии (Эрлангенская Программа) сформулирована впервые Ф.Клейном на лекции, прочитанной в 1872г. На определенном этапе произошло разграничение геометрии как физики, занимающейся изучением свойств протяженности материальных тел, и как математики, интересующейся логическими зависимостями между своими положениями. По П.К.Рашевскому, это "крупное принципиальное достижение науки конца ХIХ - начала ХХ века". Интересен и комментарий А.Лебега: "Геометрическое измерение начинается как физический процесс, но завершение его имеет характер метафизический", трансформируемый нами для определения продольной волнистости при прокатке железнодорожных рельсов (прямое сравнение с эталоном - измерение сразу по всей длине рельса эталоном той же длины технически сложно, если не невозможно)..
Что касается измерения, то теоретико-множественная теория исходит из признания абстракции актуальной бесконечности и опирается на аксиомы непрерывности, состоящие из аксиомы Кантора (о "стягивающихся" отрезках) и аксиомы измерения Архимеда, восходящей к Евдоксу, или принципа Дедекинда. Центральным результатом теории является доказательство существования и единственности решения основного уравнения измерения, определяющего измеряемую величину через единицу измерения и точное (целочисленное) измеряющее ее число. Аксиома измерения вначале возникает в математике в форме метода "исчерпывания", который является прообразом интегрального исчисления и гласит: "Если от некоторой величины отнять половину или более и с остатком проделать ту же операцию и так поступать все дальше и дальше, то можно получить такую величину, которая будет меньше заданной величины". Метод разрешает первый кризис в математике, связанный с апориями Зенона и с несоизмеримыми отрезками.
Казалось бы, что проблему измерения можно закрыть. Но если, например, определение секунды 1956 года - она есть 1/31556925,9747 часть тропического года - еще как-то понятно, то 1967 года - "промежуток времени, за который происходит 9192631770 периодов излучения, отвечающего переходу между двумя сверхтонкими уровнями основного состояния атома цезия-133" - и представить нельзя. Впрочем, как говорил Ландау: "Человек может понять даже то, что ему не под силу себе представить".
Приведенная точность впечатляет и может быть проиллюстрирована еще и многими примерами измерения пространства, массы, энергии. Однако, во-первых, неклассическая термодинамика, которая, как считают физики, наиболее близка к эмпирическому исследованию времени, раскрывает такие объективные закономерности протекания временных процессов в нелинейных, самоорганизующихся системах, которые выводят феномен предвосхищения, предугадывания событий из зоны случайных совпадений; во-вторых, насколько мы продвинулись от учения Платона о природе времени?
Понимание времени и суждения о нем заключают в себе много парадоксов. А.Ф.Марьенко утверждает, что история неживого - накопляющаяся совокупность движений - полагается равномерно растущей, и ее приращения измеряются количеством колебаний устойчивых осцилляторов-часов, и что структурная однозначность энергии и времени в параметре действия, который минимизируется на траекториях свободного равномерного движения, подталкивает к поиску условий их физической взаимозаменяемости.
Есть платоновская мифологическая картина: "Ведь не было ни дней, ни ночей, ни месяцев, ни годов, пока не было рождено небо, но он (бог) уготовил для них возникновение лишь тогда, когда небо было устроено". Есть и физическая: время как длительность движения небесных тел, устроенная "согласно законам числа". Мы отошли, напомним, в 1967г., от физической привязки Платона, и сейчас секунда - договоренность между собой нескольких "мудрецов" (миллиардной части людей, в то время живших), не приблизившихся, впрочем, к eidos. А что, если прав С.П.Курдюмов, который считает, что исследование самоорганизующихся систем показало: в некоторых их точках "процессы идут так, как они шли во всем объеме системы в прошлом, а в некоторых - так, какими еще только им предстоит протекать в будущем во всей структуре. В то же время все эти участки существуют в настоящем. Это не просто рассуждение, но вполне точный математический результат. И в древних учениях мы тоже находим указание на то, что будущее и прошлое переплетаются в настоящем".
Интереснее (для практики) два факта: 1) инженер производит расчеты по формулам механики, гидравлики, сопромата, электротехники, восходящим к классическим представлениям. И, точно все вычислив, вдруг вводит так называемый (или обозначаемый по-другому) коэффициент запаса, равный двум или, скажем, десяти. При этом говорят об инженерной точности 10%, предлагая указывать не более трех значащих цифр (А.Н.Крылов: "...лоя прикладных вопросов... можно пользоваться заведомо неточными формулами или приемами, лишь бы была уверенность, что происходящая от этого погрешность не превышает тех пределов, которые в данном вопросе допускаются); 2) существует обозначаемая как фтрактальность проблема измерения, показанная Б. Мандельбротом (объясняемая неевклидовыми представлениями - дробными размерностями пространства) на примере береговой линии Англии, длина которой определяется масштабом карты и устремляется в бесконечность, если учитывать изгиб вокруг каждой песчинки (в СССР пятисотый 1:500 масштаб был принят для всех промышленных генеральных планов и позволял отследить каждое здание и сеть - обеспечивалась сравнимость).
Здесь можно возвратиться к аксиоме измерений Архимеда и к его трактату "Псаммит" (исчисление песка), где построена система чисел, служащая для пересчета любого конечного множества предметов. Опираясь на нее, Архимед нашел, что, если всю вселенную Аристарха Самосского заполнить песчинками, то их число составит 1063. Мы же будем говорить о практической бесконечности, измеряемой практической счетностью (термин ввел, по-видимому, А.С. Есенин-Вольпин). Считалось, что бесконечность никогда не войдет в состав математических понятий. Я (практическую) бесконечность хочу сделать рабочим инструментом в руках технариев.
Извивы и повороты таежной речушки или тропы иллюстрируют фрактальность не в меньшей степени, чем пример Мандельброта о береговой линии Англии (есть и более внушительный пример: посмотрите последовательные данные за 100 лет о длине реки Амазонки или Нила). Но фрактальность здесь не только бесконечность, в смысле кривой Коха. Естественный масштаб - шаг (нелепо говорить о метрическом измерении по "оси" и в одной плоскости) не дает возможности измерить расстояние и в этом масштабе из-за неопределенности "по месту", из-за постепенных и "катастрофических" изменений во времени (сказывается даже погода, сезонность). Поэтому аборигены и "завсегдатаи" заменяют расстояние, измеряемое километрами, на время, необходимое для перехода: длина измеряется часами (впрочем, как и при полетах на самолете). Так что пространство есть функция времени - не только поэтическое видение Бродского.
Таким образом мы подошли к проблеме измерения и оценки иерархических единиц-объектов технической реальности: изделий (вещей), их сообществ (техноценозов), техносферы в целом. Прежде всего о разнице между изделием-предметом классической физики (любое изделие, основанное на квантовых процессах, например, лазер, обоснованный Эйнштейном в 1917г. и реализованный вещно через 50 лет, предстает перед человеком как объект Ньютоно-Евклидового мира) и техническим ценозом - главным объектом исследования и менеджмента становящейся технетики..
При сравнении изделия и ценоза ключевым является понятие бесконечности, проявляющееся двояко: численное называние (определение) и пространственно-временное выделение. Распространим, здесь, для большей огбщности, понятие "изделие" на технику, технологию, материалы, продукцию, отходы. Отметим, что, с инженерной точки зрения, разница между изделием и материалом заключается в том, что изделие измеряется (подсчитывается, учитывается) штуками, экземплярами, наборами, другими дискретными величинами, а материал - изделие непрерывное, измеряемое (учитываемое) единицами пространства (протяженности), массы, энергии. В частности, метод "исчерпывания" является математической моделью процессов измерения объемов жидкостей и сыпучих тел путем "исчерпывания".
Но и численное определение имеет две ипостаси: 1) восходящие к античности представления о пересчете сколь угодно многого, в частности, рассуждения Архимеда о количестве песчинок, и его система чисел; 2) "поразительная теория множеств" глубоко верующего Георга Кантора.
Используем идею этого абзаца. Будем считать практически бесконечными не только, по классификации Колмогорова, большие, но и средние числа. К большим он относит такое число элементов, где мы не в состоянии практически их перебрать, а можем лишь установить систему обозначений для этих элементов. Для человека к таким числам Колмогоров относит 10100, для компьютера машин - 101010. Для средних чисел - сами элементы перебрать можно, а все их сочетания и связи - уже нельзя (что предопределяет ценологические свойства). К средним Колмогоров относит числа, соответственно, 1000 и 1010.
Слово "мириады", идущее от античности, обозначает сейчас, по Ожегову, неисчислимое множество (устойчивое сочетание - мириады звезд); "тьма", пришедшее в русский язык от татаро-монгольского воинства, это много, множество или (тьма-тьмущая) бесчисленное множество. Интересно совпадение, что мириада равна тьме, и каждая обозначает 104 - десять тысяч, и что пометы, указывающие на стилистическую характеристику слова, относят: первые - к книжным, вторые - к разговорным. Важно интуитивно отмеченное языком для обоих случаев, что мы и называем практической бесконечностью (практической счетностью): постороннему человеку (стороннему наблюдателю) сосчитать этот точно, как вагоны проходящего товарняка, - нельзя. И когда мимо тебя шла татарская тьма - ощущалась, несомненно, неисчислимость, бесчисленность, и охватывал ужас перед неотвратимой бесконечностью - Cудьбой.
Неотвратимость и возможная тупиковость технократического развития, сопровождающаяся деформацией нравственности, вызывает у многих не меньший ужас. И дело не в создании отдельного технического монстра-чудовища Франкенштейна из сказания Мэри Шелли, а в многообразии и сплошности техноценозов, континууме надвигающейся технической реальности, от которой, как от волны цунами, не спрятаться: она всепроникающа, мощна, бездумна, беспощадна. Ее всеобщность породила (определяемую законами техноэволюции, прежде всего -0 законом информационного отбора) мапссовую культуру со свойствами, по Ортега-и-Гассету, толпы - "механической совокупности индивидов". Техническая эра и оценка человека по его "экономической рентабельности" принижают человека же, порождая фундаментализм во всех его проявлениях, сочувствие лозунгу субкоманданте Маркоса: "Ya bastа!", воспринимаемому как: "Мы - люди, мы должны жить достойно. Пусть плохо, но достойно".
Любищев, прослеживая линию Платон-Кантор, приводит слова Николая Кузанского: "На самом деле всякая часть бесконечности есть бесконечность. Было бы противоречием, если бы обнаружили большее или меньшее там, где можно достигнуть бесконечности; большее и меньшее не могут соответствовать бесконечности и не имеют никакого соотношения с бесконечностью, ибо было бы необходимым, чтобы даже и они являлись бесконечностью, "два" было бы меньше "ста", ибо, поднимаясь, можно было в действии достигнуть и этой цифры, как не было бы правильным, что бесконечная линия, составленная из бесконечного числа линий по два фута, была бы меньше, чем бесконечная линия, составленная из бесконечных линий по четыре фута".
До Кантора говорили о бесконечности, как о потенциальной, незавершенной - в аксиоме Архимеда, бесконечности становящейся, которая может стать меньше или больше любой наперед заданной величины. Но она остается величиной конечной, когда мы называем какую-либо громадную величину. Такое мнение совпадает с мнением Колмогорова, иллюстрирующего понятие "большие, средние и малые числа" А вот заключение Д.Гильберта: "Мы хотим из всех наших рассуждений сделать некоторое резюме о бесконечности - общий вывод таков: бесконечное нигде не реализуется. Его нет в природе, и оно недопустимо как основа нашего разумного мышления, - здесь мы имеем замечательную гармонию между бытием и мышлением... Оперирование с бесконечным может стать надежным только через конечное". Его "финитные" установки, как и идеи конструктивистов, восходят к заявлению Гаусса: "Я возражаю ... против употребления бесконечной величины как чего-либо завершенного, что никогда не позволительно в математике: можно говорить о пределах, к которым некоторые величины приближаются как угодно близко, или о неограниченно возрастающих величинах".
Теория Кантора имеет дело с идеей - актуальной бесконечностью, и использует математический аппарат для описания актуально бесконечных множеств, где на операции с множествами и подмножествами не накладывается никаких ограничений, обусловленных природой объектов, составляющих множества. Бесконечные мощности (трансфинитные числа) ведут себя как натуральные числа, подчиняясь системе аксиом Цермело-Френкеля. Наименьшей бесконечной мощностью является мощность всех натуральных чисел ("дурная" бесконечность), образуя счетное множество. Можность множества всех рациональных чисел равна мощности множества всех натуральных чисел. Но мощность множества всех действительных чисел образует мощность континуума (под этим словом понимается непрерывность - это идеальное воплощение идеи линии Платона об идеально непрерывном. И здесь нет места конечному и неделимому атому Демокрита: между двумя сколь угодно близкими точками - мощность континуума). Между счетным множеством и континуумом нет промежуточных мощностей.
Если взять натуральный ряд 1,2,3,4,5... и соотнести c ним степенной ряд с основанием десять (собственно это и сделал Архимед), то, во-первых, оказывается, что, оба ряда равномощны; во-вторых, если взять логарифм, то вместо 10100 будем иметь число 100, с которым можно оперировать (аналогично исследованиям мирового океана, которые приводят к Н-распределению, когда соотносят кита и "планктонинку"). В науке и технике уже привычно оперируют с "большим количеством нулей". Вот примеры: порядок величины высвобождаемой энергии, втч/кг массы: ядерная энергия при полной аннигиляции (по Эйнштейну) - 1012, металлические пружины - 10, электростатические конденсаторы - 10-3; радиус Вселенной 1028см, или 1010 световых лет, масса Галактик 1044г (сравните с оценкой Архимеда), современные теории начинают рассматривать физические процессы во Вселенной с плотности 1093г/см (плотность атомного ядра 1015г/см3) при начальном моменте времени to=10-43c; говоря об объединении всех взаимодействий, называют температуру 1028 и 1032 (и эта разница в 10 тысяч раз уже не впечатляет).
Возвратимся, попутно, к вопросу, поставленному нами технариям (и гуманитариям). Установленным фактом считается однородность Вселенной, характеризующаяся средней плотностью 10-29г/см3 (среднюю плотность межзвездного газа указывают и 1024г/см3), в больших масштабах для доступной наблюдателю области Вселенной (эти самые 1010 световых лет): плотность меняется на десятые доли процента. Но в сравнительно небольших масштабах наблюдается нарушение однородности - сложная структура галактик, звездных систем. Солнечная система состоит, например, из девяти крупных планет и большого числа астероидов, из которых свыше 1600 занесено в каталоги (массой от пылевых частиц до 1030г для Юпитера). Налицо отсутствие математического ожидания - формально для нахождения среднего можно сложить пылинку и Юпитер - и бесконечность ошибки, если взять наугад частицу. Впрочем, здесь встает вопрос об упорядоченном множестве.
И если для распределения космических масс найдено физическое объяснение, то почему таким же распределением, с теми же параметрами описываются структура установленного оборудования, образующего ценоз-действующий завод, ассортимент выпускаемой им продукции или расход ресурсов по административно-хозяйственным единицам?
Как указывалось, количество изделий, узлов, деталей, комплектующих - всего материального, что когда-либо и где-либо указывалось на чертеже (в проектной документации) и заказывалось (изготовлялось) для ценоза-крупного промышленного предприятия 1011. Это больше, чем "тьма тем" или "мириады мириад". Для такого количества элементов-особей можно говорить о практической бесконечности, так как все элементы нельзя пересчитать (прямым счетом), а можно лишь придумать систему обозначений (соотнести натуральному ряду - счетному множеству, введя иерархию: участок, отделение, цех, производство, завод в целом), привязывающую каждое изделие к месту установки, приписки (на самом деле и этого сделать нельзя).
Но свойство практической счетности, как оказалось, проявляется при меньшем (начиная с сотен, а не с 1000, как полагал Колмогоров; большем для простых изделий, меньшем для крупных сооружений, оборудования, машин, аппаратов, собранных, смонтированных из множества составляющих) количестве элементов-особей, если реализуются необходимые условия существования, самодостаточности ценоза (проявления ценологических свойств). Это разнообразие видового состава и наличие слабых связей и слабых зависимостей для абсолютного большинства пар, троек и т.д. особей между собой (связи статистически не значимы). Жесткие связи особей-элементов определяют машину, здание, сооружение, которые отвечают классическим постулатам. В этом случае число составляющих элементов может быть достаточно велико (ГОСТы определяли сложные изделия, как состоящие из более чем 106 - миллиона составляющих), но объект-изделие ценологических свойств не проявляет.
В качестве примера ценоза можно взять конкретно 451 предприятие Арбата, включая сферу торговли и обслуживания, или абстрактно-крупное село, где 100-150 автомобилей, владельцы которых повязаны горюче-смазочными, запчастями, инспекцией; или доменные печи страны, которых в 1976г. была 131 штука и которые, при жесткой организационно-технической связи внутри одного завода, нежестко были связаны объемами производства, простями, ремонтом, если брали разные заводы. В 1995-96 годах нами была выполнена проверка состояния промышленности России по критерию Н-распределения, которая показала, в частности, что из всех стран бывшего СССР только Россия и Украина сохранили в отношении металлургии ценологические свойства, то есть самодостаточность для устойчивого функционирования и дальнейшего развития.
Итак, первое принципиальное отличие изделия от техноценоза заключается уже в определении технического ценоза: это сообщество, образованное практически счетным множеством слабосвязанных и слабовзаимодействующих изделий, выделяемых как единое целое.
Из определения вытекают три следствия.
1. Выбор изделия в процессе проектирования техноценоза и его построения (строительства), заказ изделия, его размещение, эксплуатация, замена и уничтожение неформализуемы, во многом слуайны; изделие и его составляющие - рассчитываются по жестким причинно обусловленным формулам.
2. Любой ценоз индивидуален, изделия-особи одного вида не различимы в пределах паспортных характеристик.
3. Для техноценоза принципиально не может существовать документация, которая ему адекватна сейчас и, подобно техническому паспорту (комплекту документации) на изделие, исчерпывает построенное и эксплуатируемое.
Второе принципиальное отличие связано с выделением изделия и техноценоза. Изделие единично и дискретно выделяемо в процессе изготовления и последующего применения (эксплуатации). Материал отделяем и может быть представлен в нужном объеме, весе и т.д. (это же относится и к энергии). Словом, его можно "завернуть" для употребления как покупку. Техноценоз не имеет четких и очевидных границ (конвенционность выделения, не сводящаяся к проблеме фрактальности).
Наконец, третье отличие, не столько принципиальное, сколько имеющее значение для практической деятельности. Время жизни ценоза бесконечно велико относительно времени выпуска изделия как вида и времени его эксплуатации как особи. Ценоз - место, где пересекаются, перекрещиваются, сталкиваются свойства изделия (и как вида, и как особи) и ценоза. В результате окружающими условиями осуществляется материальная сторона информационного отбора: проверка изделия на "выживание" (как особи). Затем формулируется "общественная" оценка-мнение (плохое изделие или хорошее, как вид) - идеальный акт закрепляется "разумной" машиной (человеком, компьютером): в результате возникает документ, который определяет дальнейшую судьбу вида (продолжение выпуска особей этого вида, внесение видовых изменений, снятие с производства)..
Отдельный человек одномоментно сталкивается с отдельной вещью (или с небольшим их количеством), но живет и работает в их многочисленном окружении. Поэтому техноценоз - ключевое понятие при изучении технической реальности. Заметим, что введение К.Мебиусом (1877) термина "биоценоз" (в англоязычных странах используется термин сообщество - communite) дало концептуальное наполнение термину (1866) Э.Геккеля "экология" (И.И.Презент, тогда еще (1930г., Киев, съезд зоологов) не был одиозным и выразил сомнение в правомочности существования экологии как самостоятельной науки). Затем, в связи с бурным развитием этой науки с первой четверти ХХ века были введены термин "экосистема" (А.Гексли, 1935), равнозначный ему "биогеоценоз" (В.Н.Сукачев, 1940) и многие другие, частично используемые нами при становлении технетики
Техноценоз есть, по существу, бытие, существующее само по себе, независимо от субъекта - das Ding an sich, то, что у Ленина и в советской философии называлось "вещь в себе". Мы не можем техноценоз выделить как единое целое. Лишь абстрагируясь и увязывая это понятие с понятиями технических "особи", "вида", "семейства", мы можем исследовать какое-то семейство изделий, называя (принимая за) техноценозом страну при исследовании прокатных станов, завод - для электродвигателей, город - для обеспечения хлебом. Техноценоз как объект не есть нечто целое, которое может быть сформировано частями. Техноценоз как общее представление опосредовано, то есть выделяется при помощи отношений с другими объектами, и не является созерцательным. Техноценоз - трансцендентальный аспект, рассматриваемый априорно. Речь идет об умозрительном познании объекта, который именно как объект познания не дан материально, а задан - как задается математическая абстракция.
Здесь уместен обещанный пример недостаточности меристического и необходимости холистического подхода. Пример навеян бурным Научно-техническим советом одного из головных институтов - межотраслевого "законодателя", проведенным по указанию Министра, прореагировавшего на систематические ошибки в 50-200% и скандальный случай - ошибку в 50 раз на семилетнем интервале. Представим обсуждавшуюся проблему отвлеченно, в виде, понятном не только технариям любой специальности, но и гуманитариям. Возьмем двух-трех-комнатную квартиру с устоявшимся бытом (не молодых и не новоселов). Классифицируем находящееся в квартире по семействам изделий (мебель, одежда и белье, обувь, посуда и столовые приборы, книги, инструмент, игрушки и предметы отдыха и хобби и пр.) и оценим порядок (количество штук) особей-единиц в каждом семействе. Очевидна трудность (для отдельных экземпляров) определения, что есть особь-штука, предмет, комплект, набор, стенка, например - книга; изношенное и действующее, отданное (принципиально - существование вам принадлежащего, но находящегося вне вашего жилья) и др. И еще большая трудность, уже не разрешимая - подсчет количества составляющих (других изделий) в каждом из сложных изделий-особей (что для часов или телевизора может быть разрешимо, но для микросхемы, чипа и многого другого - нет). Налицо, таким образом, практическая счетность (сравните с известным только (!) владельцу поштучно количеством вещей в рюкзаке, собранном для длительного похода по ненаселенной местности): сосчитать все предметы-вещи-изделия уже в квартире нельзя, а можно лишь установить обозначение порядка, в смысле порядка местонахождения и порядка счета (собственная классификация - особенная для данной квартиры).
Теперь выделим в составе квартиры существенно меньшую часть - электрику (электрическое хозяйство, электротехническую часть) и покажем для нее неразрешимые трудности. Пусть вы вспомните все электроприемники квартиры (электролампочки, нагреватели и печи, радио-теле-видеоаудиоаппаратуру, пылесос, холодильник и т.д.), правда, окажется, что забыты, например, елочная гирлянда, кофеварка, миксер, бритва, фен. И пусть будут найдены паспортные данные - мощность отдельного приемника (ватт, киловатт). Тогда поставим простой вопрос (холистическая оценка): можно ли рассчитать наперед размер оплаты за месяц, квартал, год, то есть определить расход электроэнергии квартиры в целом (произведение мощности на время включения, работы, измеряемое киловатт-часами), опираясь на меристический подход - на данные по каждому электроприемнику (которые вы, выступая в данном случае как технолог, должны знать). Возьмем прямую (в секундах), временная протяженность - год, и нанесем на нее время включения данной лампочки-особи, утюга, бритвы. Задача - просуммировать затем, чтобы получить результат в целом. Думаю, вы согласитесь, что для квартиры 90-х годов этого сделать нельзя (для жилья военного и послевоенного времени такая операция труда не составляла, как и подсчет вещей в предыдущем абзаце). Применительно к промышленности, задача усложняется различием во времени нагрузки, зависящей для металлообработки, в частности, от размера и назначения детали, свойств металла (металлургия в 1980г. поставила потребителям около 7 тыс. профилеразмеров проката, 20 тыс. - труб, 90 тыс. - профилеразмеров метизов).
Задача, нерешаемая меристически - сколь угодно исчерпывающим изучением каждого элемента-особи, решается с необходимой точностью холистически - на основе опыта, аналогов (информационных банков), укрупненной оценки, что и характеризует крупных инженеров, хозяйственников (математический аппарат - теория распознавания образов, кластер-анализ). В этом случае появляется (выступает) предельный холизм: рассматривается квартира в целом (подъезд, дом, квартал, район, город; или - цех, производство, завод, отрасль), причем, правильнее рассматривать всю схему сверху вниз. К сожалению, столь ясная постановка, очевидная в большей степени для гуманитариев, если и признается технариями, то лишь на словах. Пока же на всех уровнях, до законодательного и правительственного, по-прежнему выходят документы, опирающиеся при подготовке на меристические взгляды, игнорирующие саму идею о счетном множестве окружающего - объекте менеджмента.
Сравните нашу постановку с убеждениями Г.Альбрехта-Бюлера, сравнивающего физхимию и живое. Биохимия объясняет взаимодействие двух-трех молекул, клеточная биология пытается объяснить факт, как 1013 неживых молекул объединяются в одну живую клетку, почему в клетке обязательно небольшое число копий молекул некоторых видов. Например, в среднем в клетке менее 4 молекул гормона роста или хемоаттрактанта, копий генов от 1 до 10. Он пишет: "Задача клеточной биологии - исследование того, как интегрируются в одно функциональное целое физические и химические реакции внутри одной клетки. Чем больше мы входим в молекулярные детали, тем дальше уходим от решения этой задачи".
По Канту, вопрос о бытии самом по себе не имеет смысла вне среды действительного или возможного опыта. Объективность бытия технической реальности проявляется как результат оформления чувств категориальным аппаратом познающего субъекта. Онтология технической реальности первоначально, на наш взгляд, может рассматриваться как описание, как выделение, поиск сущности. Здесь человечество, несмотря на всю его технократическую гордыню, напоминает лишь первых философов древности, которые увидели бесконечность, изменчивость и многообразие мира и стали вычленять материальное и идеальное, искать первоосновы. Выделение технической реальности, ввиду ее бесконечности и неисчерпаемости, не может служить предметом завтрашнего чувственного обозрения ни индивидуально, ни антропометрически. Речь может идти об иерархии "сверхчувственных" понятий.
Выделяя техническую реальность и создавая науку о ней - технетику, открывая законы эволюции техники и технологии, мы приходим к необходимости введения трансцендентных представлений, переступающих границы возможного опыта. Опираясь на представления Платона и поставленный Кантом вопрос о возможности чистой математики, чистого естествознания, уместно поставить вопрос о возможности чистой технетики (дело в том, что, по Канту, "разум есть способность, дающая нам принципы априорного знания").
Онтология технической реальности, в процессе всего исследования техноценозов, не может основываться на аксиоматическом методе. Нельзя встать на точку зрения Гильберта потому, что техноценологические свойства нарушают основные требования, предъявляемые к аксиоматически нормальным системам: непротиворечивость, полнота, независимость аксиом. Остается присоединиться к невозможности полной аксиоматизации, к признанию существования алгоритмически "абсолютно неразрешимых проблем", восходящих к К.Геделю (1931) и приведших к нескольким вариантам стандарных систем уточнения понятия "алгоритм" (формализация функций, вычислимых, по Геделю, Клини, Тьюрингу, Черчу).
Первый (в методическом отношении) шаг в исследовании техноценозов - изучение структуры по повторяемости (встречаемости) видов. Структура описывается непрерывной кривой гиперболического Н-распределения. Для дискретного представления используются пифагорейские представления, и мной предложена модель, опирающаяся на натуральный ряд и простые числа. Устойчивость параметров Н-распределения проверена на обширном статистическом материале. Показано, что для любого ценоза существуют два неустойчивых состояния: 1) не может устойчиво функционировать система, образованная лишь единичными, уникальными элементами (или состоящая только из крупного) - как общество не может состоять только из гениев, а живое - из слонов; 2) система не может состоять только из одинаковых элементов (равенство недостижимо).
Доказанная устойчивость структуры техноценозов и их принципиальное отличие от изделий позволяют предположить, что на их построение, функционирование и развитие накладываются постулаты, отличающиеся от фундаментальных классических допущений Ньютона-Галилея (К-постулатов) и формулируемые нами как техноценологические Т-постулаты. При их рассмотрении полезно вспомнить слова Эрнста Маха, относящиеся как к К-постулатам, так и, в неменьшей степени, к Т-постулатам: "Основы механики, по-видимому, наиболее простые, на самом деле чрезвычайно сложны; они базируются на опытах неосуществленных или даже неосуществимых, и ни в коем случае не могут быть рассматриваемы как математические истины". Итак.
1Т. Существует достаточно много систем отсчета, относительно которых два ценоза могут быть равноправны и неравноправны.
2Т. Состояние ценоза в любой момент времени не определимо системой показателей тождественно точно: чем больше параметров и точнее каждый из них определяется, тем менее точно для каждого момента времени описывается ценоз.
3Т. Для ценозов существует направленность развития, исключающая обратимость.
Создание любого техноценоза (и/или информценоза) теоретически опирается на переход от К-постулатов к Т-постулатам. Остается нерешенным вопрос, что значит переход от одной парадигмы к другой. Какова та идея - абстрактная математическая модель, которая описывает такой переход и объясняет устойчивость Н-распределения. И уж совсем по Пифагору: неужели числа действительно описывают структуру технической реальности, и это описание используемо для прогноза? Математическое построение, позволяющее вывести наибольшее число положений из наименьшего числа посылок, А.Пуанкаре называл изящным. Для Эйнштейна критериями результативности научного исследования являлись "внешнее оправдание" (согласие с опытом) и "внутреннее совершенство" (красота и простота, отражающие ее близость к действительному миру). Этим поднимается два вопроса: об истине и о связи модели с опытом.
"Мы получаем противоположение материализма и объективного идеализма в понимании соотношения истины и реальности. По материализму, всякая истина есть отражение реального мира. По Кантору тоже - "все истинное имеет объективное существование". Но разница в том, что реальное, при самом широком понимании, для материализма всегда локализовано в пространстве и во времени, платоновские же вполне "объективные" идеи могут и не иметь локализации". Любищев полностью согласен с установками Г.Кантора, что всякое свободное математическое творение разума имеет объективно идеальное существование. Сущность неограничекнной свободы математического творчества заключается в допущении вводить такие понятия, которым ничего не соответствует в реальной действительности. Точнее, математика исследует такие формы и отношения, для которых неизвестны аналоги в реальной действительности, хотя в дальнейшем эти аналоги могут быть найдены. Н.Бурбаки так отнеслись к этому: "То, что между экспериментальными явлениями и математическими структурами существует тесная связь, - это, как кажется, было совершенно неожиданным образом подтверждено недавними открытиями современной физики, но нам соверешенно неизвестны глубокие причины этого (если только этим словам можно приписать какой-либо смысл) и, быть может, мы их никогда и не узнаем". А.Эйнштейн: "Я считаю в известном смысле оправданной веру древних в то, что чистое мышление в состоянии постигнуть реальность".
При рассмотрении технической реальности проблемы вероятности переплетаются с проблемами бесконечности. Теория вероятностей и математическая статистика методами и гносеологическими последствиями для науки произвели вероятностную революцию, исторически весьма трудно осмысливаемую. Ю.В.Чайковский коротко обобщил: "Средние века выдвинули идею равновозможности, которую новое время сочло основой всех типов случайности". И дело не только в квантовой механике, проблемы которой были сформулированы в известной мысли Эйнштейна, которая развита Сахаровым: "Эйнштейн не верил, что Бог играет в кости, но теперь мы, большинство физиков, уверены, что на самом деле законы природы носят вероятностный характер. Причем не просто потому, что мы не точно что-то знаем о природе или не точно умеем подсчитать, а потому, что эта вероятностная трактовка заложена в самой природе вещей".
Жаркие, а применительно к нашей стране - кровопролитные дискуссии по применению вероятностных подходов в физике, биологии, экономике, лингвистике, психологии, в технических науках привели к восприятию вероятностной идеи. "Укрощение случая и эрозия (жестокого) детерминизма, - пишет Я.Хакинг, - представляет одно из наиболее революционных изменений в истории человеческой мысли". Конечно, немногие технарии прямо присоединятся к словам П. Гольбаха: "Ничего в природе не может произойти случайно; все следует определенным законам; эти законы являются лишь необходимой связью определенных следствий с их причинами... Говорить о случайном сцеплении атомов либо приписывать некоторые следствия случайности - значит говорить о неведении законов, по которым тела действуют, встречаются, соединяются либо разъединяются".
Успехи вероятностных представлений в контроле выпуска продукции, в измерении, теории надежности и очередей, страхового и банковского дела, связи и др. привели к тому, что технарии вполне обходятся средним (математическим ожиданием) и предсказуемой ошибкой (конечной дисперсией), выбирая лишь то или иное распределение, которое в пределе, они уверены, сходится к нормальному. Поэтому замена точного значения, по Ньютону, на вероятностное, по Гауссу (интервальное и др.), не изменяет детерминистских убеждений большинства.
Ю.В.Чайковский, создающий алеатику - науку о случайном, утверждает, что "бытует не менее семи типов случайности: 1) непонятная закономерность, 2) скрещивание несогласованных процессов; 3) уникальность; 4) неустойчивость движения; 5) относительность знания; 6) имманентная случайность; 7) произвольный выбор". По А.Н.Колмогорову, вероятность - математическое понятие, мера случайного, и тогда речь идет о существовании аксиомы вероятности. Чайковский как об очевидном пишет, что "роль этой аксиомы играет признание эквивалентности вероятности-частоты и вероятности-меры (видна аналогия с отождествлением гравитационной и инерционной масс в физике). Это отождествление являет собой особый случай детерминизации и законно только тогда, когда частота устойчива".
Известно, что П.Леви (1925) ввел класс функций распределения, описав его в терминах характеристических распределений и назвав классом устойчивых законов (строго устойчивых). Де Финетти, опираясь на Леви, ввел понятие безгранично делимых распределений (1925). Колмогоров (1932) описал все распределения этого класса с конечной дисперсией. Книги Леви (1937), Хинчина (1938), Гнеденко и Колмогорова (1949) описали класс устойчивых распределений, среди которых только одно - нормальное (гауссово) - относится к миру стохастических явлений, все остальные - к миру неустойчивых частот. Ю.В.Чайковский подчеркивает фундаментальное различие: "Все устойчивые распределения, кроме гауссова, не имея дисперсий (а зачастую - и средних величин), описывают события, которые имеют вероятности-меры, но не имеют вероятностей, понимаемых в виде пределов частот".
Оказалось, что именно эти, негауссовы, распределения, называемые нами (в преобразованном виде) гиперболическими Н-распределениями и проверенные на материальной структуре предприятий и городов по повторяемости эксплуатируемого и на идеальной структуре - информационных системах (информценозах) проектной и иной документации по повторяемости единиц-элементов (другими исследователями - на драмах Шекспира, ноктюрнах Шопена, картинах Рубенса) - широко представимы. Почему? Почему любой ценоз имеет структуру, параметры которой устойчивы и находятся в узких пределах, предсказанных изящными математическими построениями (мы в большей степени опирались на работы М.В.Арапова и Ю.А.Шрейдера, монографию А.И.Яблонского).
Интуитивно, может быть, Платон представлял распределение, о котором мы говорим: ведь им описывается распределение доходов (распределение Парето). Общеизвестным становится, что социально опасно, если ничтожная часть в государстве сосредотачивает в своих руках громадные богатства; но и слишком малое расслоение ведет к медленному росту внутреннего валового продукта, к застою в общественной жизни. Вот как к этому подходил Платон. Он считал, что геометрическая пропорция соответствует "аристократическому равенству по достоинству", арифметическая - "равенству по числу". Вот слова Платона: "Геометрическое равенство имеет большую силу и среди богов, и среди людей, а ты проповедуешь, чтобы люди захватывали то, что им не принадлежит. Ты пренебрегаешь геометрией".
Итак, родилась идея - существование класса устойчивых законов, и через 50 лет оказалось, что она математически описывает всю техническую реальность, если ее рассматривать (вновь идея, но уже трансцендентная) как континуум ценозов. Очевидно, что появление математической идеи и формирование технических ценозов - процессы соверешнно не связанные. И уж во всяком случае потребности производства не имели к математической модели никакого отношения. Впрочем, таких примеров неисчислимо: компьютер, оказалось, думает, пользуясь алгеброй монаха Дж.Буля (1815-1864). И хотя одного этого недостаточно, но и без этого, выполняя 200 миллионов операций в секунду "Дип блю" не сможет в 1997г. победить Г.Каспарова, который, делая лишь две операции/сек, тем не менее, в матче 1996г. обогнал машину в части идей (скажем: Платон ему в помощь!). Математический аппарат Л.А.Заде (начало 1960-х) стал рабочим инструментом при изучении нелинейности в физике и поиске аналитической структуры компьютерных решений. Идея восстановления "затертых файлов" привела к программе Norton Commander и в 1982г. к появлению фирмы Питера Нортона, и может быть объяснена потребностью. Но какой потребностью (не поминая дьявола) можно объяснить создание уже свыше 8000 (на самом деле практически счетного множества) компьютерных вирусов.
Марксизм стоит на точке зрения, что порождать потребности есть функция производства. Во "Введении" к работе "К критике политической экономии" Маркс последовательно утверждает, что производство "доставляет потребителю материал, предмет" (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. т.46, ч.1, с.28). Производство создает потребление, "возбуждая в потребителе потребность, предметом которой является создаваемый им продукт". И в итоге: "Производство есть действительно исходный пункт, а потому и господствующий момент" (там же, с.29). Энгельс в "Диалектике природы": "Уже с самого начала возникновение и развитие наук обусловлено производством". На это же указывает В.И.Ленин: "Не производство идет за потреблением, а потребление за производством" (ПСС, т.23, с.528). А для молодого читателя полезно ознакомиться с указанием Лаврентия Берия, что наука обогащается "опытом и творческой мыслью многочисленной армии новаторов промышленности, транспорта и сельского хозяйства".
Едва ли Япония, например, достигла бы своего уровня, если бы там руководствовались этим: японцы не только изучают интересы потребителей, удовлетворяя любые выкрутасы. Есть службы, "придумывающие" новые идеи-потребности, которые и вообразить нельзя самому, но, после рекламы, оказывается, что это хорошо. И производство следует за потреблением.
Японцы, охотившиеся после войны за идеями - интеллектуальными находками, не могли, естественно, допустить искоренения идеалистических взглядов. У нас, в это же время (1952г.), писали: Эйнштейн "объявляет себя сторонником реакционной теории расширяющегося мира... Он пытается "научно доказать" поповскую догму о сотворении мира. Эта "теория"... служит орудием идеалистов в борьбе против диалектического материализма... Все работы Эйнштейна насквозь пронизаны идеалистическим утверждением, что понятия и законы науки являются свободными творениями человеческого разума... Для Эйнштейна характерна переоценка роли математики в физической теории. "Посредством чисто математической конструкции, - пишет он, - мы в состоянии найти те понятия и ту закономерную связь между ними, которые дают итог для понимания явлений природы". Руководствуясь этой ложной идеей, Эйнштейн в течение многих лет тщетно пытается создать "единую теорию поля".
Вновь встает проблема истины. "Мы знаем, что и идеалисты, и материалисты часто употребляют в теории "общие идеи", но под этим термином можно понимать весьма существенно различающиеся идеи: 1) являющиеся действительно отражением материального мира; в разработке этих идей материалисты сыграли важную роль; 2) предвосхищение особенностей материального мира, как то атомистическая гипотеза, взгляды Фарадея на электричество и проч., комплексные числа и проч.; здесь часто обнаруживалось непонимание, и здесь часто материалисты занимали консервативную позицию; 3) отражение или предвосхищение нематериальных особенностей вполне реального мира идей; просто удобные средства упорядочения наших восприятий, не претендующие ни на какой реальный смысл: чисто махистский подход".
Для Любищева дорога истина, и поэтому, в эпоху тотального атеизма, он счел необходимым сказать: "Рассуждения воинствующих атеистов основаны на понимании бога как всемогущего деспота. Он может сделать буквально все, даже изменить таблицу умножения и законы логического мышления, и он абсолютно не связан никакими законами. Не таково было понимание пифагорейцев и платоников, а также иудейской и христианской религии. Бог - Законодатель, Судья, но данные им законы он уже не изменяет. Священные книги христиан называются Ветхим (Старым) и Новым Заветом, т.е. договором, и мы знаем, что по Библии Бог клялся в соблюдении договора. Примитивно мыслящие попики дошли до утверждения абсолютного всемогущества бога, но вообще человек, склонный к догматизму и к законченности учения, любит абсолютизировать любезные ему понятия. Так, Вейсман говорил о всемогуществе естественного отбора, многие современные коммунисты говорят о всемогуществе партии и т.д.". "Если атеизм=материализму=научности, то всякое атеистическое произведение тем самым делается научным при полном отсутствии каких-либо подлинно научных заслуг, и никакие научные, в истинном смысле слова, заслуги не спасут от обвинения в "реакционности", "мракобесии", "обскурантизме" и проч., если данный "выдающийся ученый оставляет хоть малейшую лазейку "поповщине".
"Что же касается утверждения, что всякий успех математики и другой теоретической науки связан, в конечном счете, с естествознанием и техникой, то это тоже "поповщина", только материалистическая, а не идеалистическая, но эта "поповщина" отличается от идеалистической тем, что с такими блестящими успехами как теория множеств она не связана".
И если мы сейчас говорим об идеологии Государства Российского, то не лишне задуматься над высказыванием Любищева: "Христианство возникло, как известно, в тот период, когда Римское государство, с одной стороны, достигло величайшего могущества и, вместе с тем, раскрыло всю мерзость той политической идеологии, выразителем которой являлся Рим: этатизма. Этот термин применяется и сейчас, ему можно дать самое широкое определение: этатизм это идеология, в которой государство считается самоцелью, и все остальное рассматривается просто как средство для служения этой цели".
Любищев, говоря о Роджере Бэконе, замечет, что он "совмещает две тенденции, характеризующие каждого крупного ученого. Во-первых, смелая борьба с авторитетами; во-вторых, сознание бесконечного объема науки, истинно сократовское смирение: я знаю то, что я ничего не знаю", присоединяясь, как к созвучным его жизненной линии, словам Р.Бэкона: "Человек в этой жизни неспособен к совершенной мудрости; ему трудно возвращаться к совершенству и легко скатываться вниз к заблуждениям и суетности: пусть же он не хвастается своей мудростью и не превозносит своего знания. То, что он знает, мало и ничтожно в сравнении с тем, во что он верит без знания; и еще меньше в сравнении с тем, чего он не знает. Тот безумен, кто высоко думает о своей мудрости; еще более безумен тот, кто выставляет эту мудрость как нечто удивительнок". Но не следует забывать, что "даже для Роджера Бэкона, призывавшего науку служить человечеству и представлявшего "завоевание природы путем ее познания", научное знание - есть лишь часть, наряду с откровением, совокупной мудрости, которую следует созерцать, ощущать и использовать на службу богу".
Любищев не только методолог науки, показывающий возможность, и даже необходимость, познанию идти от идеи к действительности. Его жизненно волновали результаты и истоки нашего неуклонного отставания от Запада. И он видел причину этого - господствующая идеология (И.Голомшток полагает, что для тоталитаризма необходимы три основополагающие вещи: структура, идеология, террор; но главное - идеология). В статье "О положении в биологии и агрохимии", написанной Любищевым 23.04.1965г. и отправленной с письмом президенту АН СССР акад.М.В.Келдышу 6.06.1965г., не только констатируется, что "самым мощным орудием лысенковцев в борьбе с противниками были философские доводы, часто равноценные политическим доносам", но и дается впечатляющая картина общего сстояния советской философии. Достаточно привести названия соответствующих параграфов из оглавления к письму: 11. Ссылка на "незыблемые философские основы" требует рассмотрения эволюции советской философии. 12. Сравнение философских словарей 1954, 1955 и 1963гг. (под.ред. Розенталя и Юдина) показывает отступление по всем пяти линиям (Мичурин, Лысенко, Лепешинская, Бощьян, Вильямс). 13. Столь же неудачны были "защита" не нуждавшегося в защите И.П.Павлова и осуждение кибернетики. 14. Столь же неудачно вмешательство философов в другие науки (пример - теория относительности, теория резонанса). 15. История советской философии за сталинский период - постепенная деградация. 16. Сопоставление философских словарей 1954 и 1963гг. показывает исчезновение 12 имен во главе со Сталиным и включение 225 новых имен с огромным преобладанием явных идеалистов. 17. Столь же резкие изменения состава философских словарей наблюдаются и в отношении других статей. 26. Сомнительно, что кто-либо из официальных советских философов вполне понимал диалектический материализм. 27. Польза от взаимодействия философов и ученых может быть только при отсутствии гегемонии философов и при использовании всех, даже запрещенных или мало известных философов (Богданов, Рудаш, А.Ф.Лосев, Топорков и др.). 29. Тот недостаточно верит в будущее, кто мирится с настоящим.
Приведенное - глубокое убеждение Любищева. В письме И.Г.Эренбургу 10.03.1957г. он пишет: "Нет, оскудение нашей философии, биологии, истории, педагогики - это не болезни отрочества. Явление деградации есть следствие попытки осуществить во всей области культуры тот проект о введении единомыслия в России, который был в свое время разработан Козьмой Прутковым. Первым солидным открытым выражением этого духа является "Краткий курс истории ВКП(б)", одобренный в 1938 году".
А вот из современных публикаций. Егор Гайдар: "Далеко не все, что хочет знать электрорат, правильно". Иван Ильин: "Есть слепой предрассудок, будто миллион ложных мнений можно спрессовать в одну "истину". Владимир Паперный: "Какие-то решения принимаются только потому, что большинство народа этого хочет. Но именно эти решения обычно эстетически самые ужасные. Выясняется, что желания большинства отвратительны". Аркадий белинков: "Нормальные общественные отношения, когда "люди", думающие по-одному, не смогут уничтожать людей, думающих по-другому". Впрочем, все это вторично, если вспомнить призыв Хосе Ортега-и-Гассета защитить культуру о "масс, решивших управлять обществом без способности к этому".
Любищев уверен в верности линии Платона, и, расширяя границы рассматриваемого, связывает официальную идеологию (и ее истоки) и условия, обеспечивающие поступательное развитие науки. Его аргументированные обобщения разительно отличаются (но видение Ф.Достоевского, все-таки, системней: "Реализм есть ум толпы, юольшинства, не видящий дальше носу, но хитрый и проницательный, совершенно достаточный для настоящей минуты. Оттого он всех увлекает и всем нравится, всем по плечу") от типовых, если можно так выразиться, писаний. Например, достаточно популярный обществовед И.В.Бестужев-Лада утверждал: "Подлинно научное предвидение сделалось возможным лишь на основе диалектического и исторического материализма... Марксизм-ленинизм предстает в борьбе с буржуазной идеологией как наследник всего ценного, что было создано общественной мыслью человечества, как поборник прогресса, носитель творческого, конструктивного начала в современной общественной мысли, как учение, органически связанное со всеми достижениями современной науки". Через 35 лет, по существу повторял (и даже шел дальше) установку А.А.Жданова на дискуссии по книге Г.Ф.Александрова: "Марксистская философия в отличие от прежних философских систем... представляет собой инструмент научного исследования, метод, пронизывающий все науки о природе и обществе и обогащающийся данными этих наук в ходе их развития".
Вот выстраданное убеждение Любищева: "Страшно подумать, что случилось бы с наукой и всей нашей цивилизацией, если бы над ней тяготела власть современных блюстителей идеологического порядка". И кредо Любищева - свобода творчества: "В чем сущность неограниченной свободы математического творчества? В допущении вводить такие понятия, которым ничего не соответствует в реальной действительности... Заметим, что фанатический католик Г.Кантор в науке проповедует максимальную свободу творчества. У нас часто наоборот: те, кто претендует на монополию свободомыслия, стремятся установить "единственно возможное" решение тех или иных научных вопросов".
Корни обязательного единомыслия, внедрявшегося у нас 70 лет, достаточно глубоки. "Классик революционной мысли домарксовского периода" Б.А.Зайцев рассуждает "о разнообразии мнений, возникающем в результате великого и благодетельного события - эмансипации человеческого ума". Оно (разнообразие) ему не нравится. Не соглашаясь, что человек имеет право на свою точку зрения, и надо быть терпимым даже к противоположному мнению, Зайцев утверждает: "Терпимость в отношении к этим проповедникам терпимости - самая худшая из всех терпимостей. Невозможно выдумать более развращающего, чем подобная терпимость. Неужели же, в самом деле, так и нельзя решить, какой взгляд на данный предмет истинен, верен и честен".
"Выставление как будто достижимых, а по существу - неосуществимых целей, свойственно всем крупным революциям: оно и является источником энтузиазма революционеров". Дальше все развивалось по классической схеме (только стадия свободы дискуссий и мнений была в нашей стране уже очень кратковременной). "Всякая новая крупная идеологическая система (безразлично: политическая, философская, религиозная или научная) проходит закономерно ряд стадий. В момент своего зарождения и некоторое время после она носит живой, творческий характер и, будучи уверенной в своей правоте, не стремится зажать рты инакомыслящим". Затем известный постулат: меньшинство подчиняется большинству, и здесь до обязательного единомыслия - один шаг. Но "вопросы в науке не решаются большинством голосов, и, кроме того, большинство ученых придерживается традиционного мировоззрения, не давая себе труда ворошить основы науки".
Говоря о "невеждах и обскурантах", многие из которых "занимали очень видное общественное положение" и на основе высказываний которых привилось представление о том, что "схоластика была совершенно чужда прогресса" или родилась легенда о Колумбе, у Любищева вырывается горькая констатация, что если судить об эпохе по некоторым речам (совпадение цитируемого по времени с оценками Н.С.Хрущева при посещении Манежа), то и "о культуре нашего времени можно создать весьма невысокое мнение, так как лица, достигшие высшей власти, порют совершенную дичь, с апломбом выступая по вопросам науки и искусства. Вот для убеждения таких людей - высокопоставленной черни, убедительными оказываются такие факты, как открытие Америки. Культурные люди в таких аргументах не нуждаются".
Как происходит смена парадигм (а ставится вопрос именно о парадигмах)? "Ревизия давно господствующих положений показана не только в тех случаях, где имеются противоречия и несоответствия теории с наблюдениями, но и в тех случаях, где наблюдения приводят к нахождению закономерностей, новых, не предусмотренных теорией. Но как далеко должна идти ревизия? Среди культурных людей, осознавших необходимость пересмотра, можно выделить два типа, которых уместно назвать реформаторами и революционерами. Реформаторы считают необходимыми преобразования только в пределах совершенно назревшей необходимости и не забегают вперед, не строят такую систему, которая не обоснована хорошо известными фактами. Революционеры же несколько забегают вперед и производят такую радикальную перестройку, которая во многих частях только впоследствии получит обоснование".
Прочитав книгу, читатель может сделать вывод, что Любищев "стоит" за идеализм. Это не так, он всегда за истину, за порядочность. В статье, законченной 15.05.1965г., "О двух статьях по генетике" он пишет: "Я защищаю современных генетиков, потому что это - чистый материализм, и отрицаю лысенковщину, потому что это грязный идеализм" (чистый и грязный - им выделено).
Обращаясь к Любищеву, интересно отметить своеобразное совпадение, перекличку взглядов с А.Д.Сахаровым, который в своей Лионской лекции ("Наука и свобода", сентябрь 1989г.) отметил характеристику ХХ века, кажущуюся ему "невероятно, чрезвычайно важной: ХХ век - это век науки, ее величайшего рывка вперед. Развитие науки в ХХ веке проявило с огромной силой ее три основные цели, три основные особенности. Это наука ради науки, ради познания. Наука как самоцель, отражение величайшего стремления человеческого разума к познанию. Это одна из тех областей человеческой деятельности, которая оправдывает само существование человека на земле. Вторая цель науки - это ее практическое значение... И, наконец, третья цель науки - некое единство, цементирующее человечество".
Заканчивая статью, можно лишь с горечью помолчать не только о том, что книга Любищева, когда писалась, не была (и не могла быть) опубликована, но и о недоступности нескольким поколениям этой и других вершин мировой философской мысли. Вот, пожалуйста, Госполитиздат, 1952г.: Шпенглер Освальд (1880-1936) - "философ-идеалист, махровый реакционер, идеолог прусского юнкерства, один из идеологических предшественников фашизма". Давайте прочитаем (и сравним с позицией А.А.Любищева) несколько цитат из его философии, "проникнутой злобной ненавистью к трудящимся, к социализму и революции", оценим "воинственное, черносотенное мракобесие Шпенглера, враждебное научному мышлению и основанное на отрицании научного познания". Итак, обратимся к "Закату Европы", опубликованному в мае 1918 года и названному "интеллектуальным романом" - термином, который изобрел Томас Манн в 1924 году специально для этой книги.
Математика "есть наука строжайшего стиля, как и логика, но более масштабная и гораздо более содержательная; в том, что касается необходимости ведущего вдохновения и больших конвенций формы в ее развитии, она представляет собою наряду с пластикой и музыкой настоящее искусство; она, наконец, является метафизикой высшего ранга, как это доказывают Платон и прежде всего Лейбниц (из Госполитиздата: "Современная реакционная философия империализма использует мистическую теорию монад Лейбница в целях защиты и оживления идеализма"). Каждая философия росла до сих пор в связи с соответствующей математикой. Число есть символ каузальной необходимости".
"Природа - это то, что подлежит счислению. История есть совокупность того, что не имеет к математике никакого отношения. отсюда математическая достоверность законов природы, удивительная прозорливость Галилея, что природа "scripta in lingua matematica", и подчеркнутый Кантом факт, что точное естествознание простирается до тех самых границ, в пределах которых возможно применение математических методов".
"Именно Пифагор впервые научно осмыслил античное число как принцип миропорядка осязаемых вещей, как меру или величину".
"И вот Кант разделил весь корпус человеческого знания по априорным (необходимым и общеобязательным) и апостериорным (происходящим от случая к случаю из опыта) синтезам и причислил математическое познание к первым".
"Когда в кругу пифагорейцев около 540 года пришли в пониманию, что сущность всех вещей есть число, то это стало не "шагом вперед в развитии математики", но рождением совершенно новой математики из глубин античной душевности, - математиики, оформившейся как сознающая себя теория, с давних пор возвещенная в метафизических вопрошаниях и в тенденциях художественной формы".
"Изречение, что число есть сущность всех чувственно осязаемых вещей, осталось наиболее значимым высказыванием античной математики".
"Кеплер и Ньютон, оба строго религиозные натуры, оставались, подобно Платону, при убеждении, что им удалось как раз через посредство чисел интуитивно постичь сущность божественного миропорядка".
И, подводя итоги, еще раз напомним, что требуется глобальная идея, объясняющая сущность и пути познания технической реальности, устойчивость структуры ценозов, объективные закономерности эволюции техники и технологии. Всего вероятнее, такая идея уже высказана, но она еще не стала, поскольку не овладела массами, материальной силой (из обязательных цитат). Но в любом случае, идея не может родиться как у технария, пренебрегающего метафизикой, так и у гуманитария, не знающего онтологии сегодняшней техники, технологии, материалов, продукции, отходов. Предложим, вместо заключения, выводы, не нумеруя цитаты, взятые у А.А.Любищева.
"Современная техника потребляет плоды, выросшие на роскошном древе теоретической науки, а когда теоретическая наука не отрывалась от практики (Вавилон, Египет, Эгейская и Микенская культуры, Мексика, Перу, Рим), там и практика скоро достигла потолка".
"Идеализм очень часто, а может быть даже - большей частью, является не тормозом науки, а знаменем ее развития и что, напротив, требование материализма, чтобы каждое понятие имело физический смысл, часто является тормозом. Идеалистический уклон огромного большинства математиков не является ни следствием приверженности устарелым воззрениям, ни обязан вообще каким-либо вненаучным влияниям. Это есть следствие специфики математики как науки. И занятие математикой не опровергает идеализм, а способствует развитию идеализма даже у тех ученых, которые первоначально были близки к материализму".
"Истинность понимается в смысле отсутствия внутренних противоречий. Истина в этом смысле есть критерий существования. Материалистическое понимание утверждает обратное: существование есть критерий истинности".
"Материализм со своим требованием, чтобы математика ограничивалась отображением реального мира, не продуктивен уже потому, что даже сейчас наши знания о реальном мире далеко не исчерпаны (да вряд ли когда могут быть исчерпаны). Материализм ограничивает свободу мышления и не доверяет строгости разума, если разум приходит в противоречие с привычными нам представлениями о реальном мире. У него нет ни свободы, ни строгости. Подлинный же идеализм связан с максимальной свободой и строгостью мышления".
"Несомненно, всякий крупный синтез производит и тормозящее действие".
"Знаем ли мы случай в истории, где новое, оригинальное идеологическое построение в религии, политике, науке, философии, искусстве сразу возникло в целом коллективе, а не возникло сначала в одной голове? Все крупное и действительно оригинальное связывается обязательно с одной личностью, которая оказывается создателем более или менее обширной школы".
"Всякая власть благоприятствует развращению и, если исходить из конкретных носителей власти, то легко прийти к самому крайнему анархизму, но, как нас учит история, крайние анархисты сплошь и рядом обладают теми же пороками, что и критикуемые ими носители власти".
И, перечитывая перед выпуском в свет рукопись Александра Александровича Любищева, как не сказать: Scripta mament.